Читать книгу "Ветер перемен - Андрей Колганов"

Так, похоже, цель где-то рядом. Лида, кстати, тоже «срисовала» эту парочку и шарит глазами поблизости. Первой мне в глаза бросилась физиономия Карла Радека – не узнать его было невозможно. Всклокоченная шевелюра, густые бакенбарды, круглые очки, трубка… Прожженный циник, талантливый и остроумный журналист. А рядом кто, в гимнастерке, как и многие здесь? Неужели Фурманов? Во всяком случае, очень похож. Кто же еще там, за их столиком?

В этот момент человек, сидевший к нам спиной вполоборота, видно почувствовав взгляд, оборачивается. Вот и пришли. Это же Артур Евгений Леонард Фраучи, он же Артур Христианович Артузов, начальник КРО ОГПУ.

Подхожу к столику:

– Здравствуйте, Дмитрий Андреевич! – протягиваю Фурманову руку. – Давно мечтал познакомиться с автором «Красного десанта» и «Чапаева» (чуть не ляпнул вместо «Чапаева» про «Мятеж», в последний момент смекнув, что он, возможно, и не вышел еще из печати). Позвольте представиться: Осецкий, Виктор Валентинович, работник ВСНХ.

Фурманов, чуть помедлив, внимательно смотрит на меня, потом встает из-за столика и пожимает протянутую руку:

– Будем знакомы! Хотите – присоединяйтесь к нам, вместе со спутницей.

– С удовольствием! Позвольте мне ее представить: Лагутина Лидия Михайловна. Недавно окончила Коммунистический университет. Хотя я старый партийный волк, а она пока лишь комсомолка, это скорее она мой идеологический стержень, чем наоборот. Можно сказать, мой персональный комиссар! – Лида с ухмылкой пытается пихнуть меня своим острым локотком в бок, я отскакиваю чуть в сторону и с некоторым смущением оглядываюсь: – Да тут ведь ни одного свободного стула не разыщешь! – разочарованно развожу руками.

– Это мы устроим! – восклицает молодой человек лет двадцати пяти и срывается с места, выскочив на лестницу, ведущую в бельэтаж.

– Может, познакомите меня пока с остальными? – спрашиваю Фурманова.

– Да, конечно! – спохватывается тот. – Вот это Юра Либединский, тоже политбоец, как и я, хотя Гражданскую почти и не захватил. Уже две книги написал, и Воронский в «Красной нови» его хвалил.

Пожимаю руку человеку, лет на шесть-семь моложе тридцатитрехлетнего Фурманова.

– А это… – поворачивается Фурманов.

– А с Карлом Бернгардовичем я уже довольно хорошо знаком, хотя и виделись мы мельком. Мы с ним оба удостоились одной чести – побывать в германских тюрьмах. Однако встретиться там нам не довелось. Когда он приехал в Германию, я был на лечении в Хадерслебене (в Северном Шлезвиге, еще не отошедшем тогда к Дании), где меня и арестовали после начала январских боев девятнадцатого года в Берлине.

– Точно! – восклицает Радек. – Вы тогда работали в Гамбурге, если я ничего не путаю.

– Не путаете.

– Да, мне тогда, после убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, лишь каким-то чудом удавалось держаться на свободе, но в феврале меня все же загребли в тюрьму. Я уже чувствовал, что над моей шеей занесен топор, особенно когда девятого марта арестовали Тышку и уже на следующий день застрелили. Однако как-то обошлось…

– Меня-то им пришлось уже в марте перевести под надзор в санаторий, а в апреле было решено депортировать в Россию – все-таки статус дипломата какую-то роль сыграл. Хотя выпустили в РСФСР только в начале июня. А вас ведь продержали в Моабите до конца года? – полуутвердительно спрашиваю Карла.

– Моабит был не самой веселой страницей в моей биографии… – протянул Радек. – Впрочем, – спохватился он, – не будем устраивать вечер воспоминаний. Разрешите вам представить…

Но Артузов предпочел представиться сам.

– Артур, – коротко произнес он, отвечая на рукопожатие. Хотя он был ровесник Фурманова, но выглядел явно старше из-за сильной проседи в волосах, да и бородка не делала его моложе.

В этот момент к нам подошел тот молодой человек, что так резво отправился за стулом.

– А это Вацлав Сольский, молодой, но уже способный журналист, – аттестовал его автор «Чапаева».

– Ну что, Вацек, будем знакомы. Меня зовут Виктор Осецкий, – протягиваю ему руку, он ставит стул на пол, отвечает на рукопожатие, затем начинает оправдываться:

– Мне в МАППЕ только один стул удалось реквизировать. И тот с боем вырвал!

– Ладно, – машу рукой, – как-нибудь пристроимся. И познакомьтесь с моей спутницей: Лида Лагутина.

– Очень приятно, Вацек, – раскланивается с ней Сольский.

Делать нечего, и мы с Лидой, под улыбки всей честной компании, устраиваемся на одном стуле. Оглядываюсь уже внимательнее, стараясь не сосредотачиваться на одном Артузове. Но даже и мимолетного взгляда достаточно, чтобы составить о нем первое представление. Коренастый, широкоплечий крепыш с очень сильно развитой мускулатурой. Крупная лобастая голова, брови с изломом, коротко подстриженные усы и бородка клинышком. Френч военного образца, но без знаков различия, застегнут на все пуговицы. На столе перед ним – ни водки, ни пива, ни вина. Впрочем, и остальные тоже обходятся без спиртного. Необычная черта для здешней публики.

Когда мы устроились, Либединский заговорил с Радеком, видимо продолжая беседу, которая шла здесь до нашего появления:

– И все же, Карл Бернгардович, почему же у вас тогда, в двадцать третьем году, получился такой провал в Германии? Ведь вроде бы дело шло к революции, там были наши опытные кадры – и все вдруг сорвалось? Чего вы не учли?

Радек изобразил кривую улыбку:

– Вы не знаете специфики работы в Германии. Многие наши представители тоже не знали этой специфики, и нередко немецкие товарищи ставили их прямо в тупик. Вот, помнится, был такой случай с одним из наших военных инструкторов в провинциальном германском городке. Он там обучал местных коммунистов, как надо захватывать железнодорожную станцию. Он им говорит: «Как только из центра будет получен условный сигнал о начале революции, вы должны послать на вокзал заранее подготовленную группу из двадцати вооруженных товарищей. Оружие должно быть спрятано, и эти люди, как обычные встречающие, идут в кассу, покупают перронные билеты, проходят на перрон, а затем при помощи товарищей-железнодорожников задерживают на станции все поезда».

Немецкие товарищи, – продолжал Карл, – сказали, что это очень хороший и правильный план. «Но, – спросили они, – как же нам быть, если кассира, продающего билеты, именно в этот момент не окажется за окошком кассы? Вдруг он, ввиду начинающихся революционных событий, испугается и уйдет со своего рабочего места? Ведь не можем же мы пройти на перрон без перронных билетов – это ведь было бы противозаконно!»

Присутствующие посмеялись. Радек умело уводил их от серьезного разговора своими анекдотами. Поговаривали, что большинство советских (да и антисоветских) анекдотов, которые тогда ходили по Москве, сочинено именно им.

Пока все смеются, еще раз осматриваю зал. Сквозь папиросный дым, витающий над столиками, видны разнообразные типажи посетителей этого заведения. Тут и писательско-поэтическая братия, и субъекты, на которых крупными буквами написано их нэпмановское происхождение, и советские служащие – от низших до высших, и дешевые проститутки, и холеные дамы – подруги нэпманов или высокопоставленных совслужащих.