Читать книгу "Мойры сплели свои нити - Татьяна Юрьевна Степанова"

пятнадцать. Ее привезли и выдали замуж недавно, и она все никак не привыкнет к укладу в доме мужа.

Старшая ставит перед малышом-калекой, что ощипывает курицу, выполняя заданную на день работу раба, эмалированную миску с жидкой кашей. В ней плавают вываренные бараньи кости без мяса. Мяса калеке никогда не дают. В свои шесть лет он привык разгрызать бараньи хрящи. Ложки ему тоже никогда не дают. Он быстро, как ящерица, ползет на четвереньках к миске, обед подоспел. Постанывает от боли из-за содранной кожи. Обрубок вечерами ему смазывает какой-то арабской мазью главная жена хозяина-боевика. А то давно бы началась гангрена. Старшая, главная жена сдерживает ее мазью-антисептиком. Маленький раб нужен в хозяйстве, он может ощипывать куриц и перебирать просо, мыть во дворе посуду.

Малыш наклоняется и хлебает кашу прямо из эмалированной миски. Затем приступает к костям. Обсасывает их и с хрустом грызет хрящи.

Младшая жена хозяина-боевика промывает в ведре бараньи кишки от крови и переваренной травы. Она поднимает голову и с брезгливым любопытством следит, как шестилетний мальчишка-раб, захваченный в плен, с обрубком ноги ползает в пыли и стучит бараньей костью по дну миски, выбивая костный мозг.

В глазах жены боевика мелькает отвращение. Она окунает тряпку в ведро, где вода уже стала бурой, и крутит ее в жгут. А потом делает шаг к калеке и наотмашь бьет его мокрой тряпкой по лицу.

– Ууу, шайтан! – восклицает она.

Калека, потеряв равновесие, валится на спину. Содранная кожа на его культе болит так, что уже невозможно терпеть. Он скрипит зубами от боли. По лицу его стекают капли грязной воды, смешанной с кровью.

– Меня солдаты освободили. Они штурмовали аул, был жестокий бой, – сказал тромбонист Евгений Зарецкий Гектору. – Отправили меня в Моздок в госпиталь. Вы там бывали?

Гектор кивнул.

– А потом в Москву в детскую больницу, учили меня ходить сначала на костылях, потом сделали мне протез, врачи долго занимались со мной на реабилитации. Когда я освоился с протезом, меня перевели в подмосковный детский дом. И я там жил – в Люберцах. Над нами музыкальная школа шефствовала. А у меня к музыке оказались способности. Я играл на многих инструментах в школе: на трубе, на фортепиано, потом выбрал себе тромбон. А в четырнадцать лет меня усыновил руководитель школьного оркестра Георгий Яковлевич Зарецкий. Они с женой были уже в преклонных летах, но у них сын скоропостижно умер, и они забрали меня из детдома, вырастили, дали образование. Единственные мои родные люди. С подачи приемного отца я после школы поступил в Гнесинку. Но не закончил – мои старики умерли, и надо было зарабатывать на жизнь. Я сейчас играю в джазе. Живу в Люберцах, мои приемные родители оставили мне хорошую квартиру.

Гектор и Катя молчали. Гектор был бледен.

– Послушайте, я не знаю, что болтал ночью, – признался тромбонист Зарецкий. – Я вообще ничего не помню. Совсем.

Глава 9

Сизиф

Катя понимала, какими мыслями и воспоминаниями обуреваем Гектор после встречи в больнице с Зарецким. Он вырулил на главную улицу Кашина и остановился в конце ее возле пиццерии.

Но он медлил, о чем-то раздумывал, что-то решал. Затем достал мобильный и кому-то позвонил. Как обычно, без «здрасьте – до свидания», коротко бросил:

– Сделай для меня срочный запрос 36–15. Я потом с тобой расплачусь. Нет, нет, не в «анналы». В центральный архив МВД. Исходные данные я сейчас тебе скину. Мне нужна вся информация по совпадению начиная от двух-трех вводных и далее. И как можно быстрее. Лучше всего завтра. И еще некто Мосин Иван Андреевич, уроженец Кашина, пенсионер МЧС и бывший сотрудник городской пожарной части, затем торговец мясом в Кашине. Все на него – начиная с МЧС, и по бизнесу – связи, поставщики, если есть, компаньоны. И тоже срочно.

Он дал отбой и начал набирать текст в своем навороченном мобильном. Затем отослал сообщение.

– Вы какую пиццу любите, Катя? – спросил он, закончив и убирая мобильный в карман брюк.

– Ту же, что и вы. Пополам возьмем.

Когда они шли к пиццерии, Катя сама взяла его за руку. Ощутила, как он сразу сплел их пальцы, крепко сжал. Черные воспоминания о снегах горы Тебулосмты… Катя пыталась изгнать их из его сердца. В пиццерию они вошли, держась за руки.

Народу в зале никого, летом в сельском Кашине страда, все в полях, у местных денег кот наплакал, не до посиделок в кафе. Однако в меню значились и «Гавайская» пицца, и «Неаполитано». Гектор заказал «Четыре сезона – макси» и кофе, по их с Катей уже устоявшейся традиции, – капучино и двойной эспрессо.

Однако ели они вяло, Катя еще не пришла в себя после ужасов дома с холодильной камерой, а Гектор от визита к тромбонисту.

– Я тут вспомнил. – Гектор допил эспрессо. – Читал в интернете про мужика из Колорадо. Шел он под зонтом по дороге во время грозы, и в него шарахнула молния. В отличие от Зарецкого – прямое попадание. Но он выжил, оклемался. И превратился в некий феномен.

– Какой, Гек?

– Он стал невероятно точно предсказывать погоду. Грозу. Причем за два-три дня, когда и метеорологи не давали ясных прогнозов. Он объяснял свой феномен тем, что у него начинает покалывать все тело – и чем гроза ближе, тем колет сильнее. Катя, вы помните, какой голос был у Зарецкого ночью на дороге?

– Странный. Очень высокий.

– Не то слово. Почти детский. – Гектор подозвал официантку и расплатился картой.

– По-вашему, он все-таки что-то видел, хотя и отрицает, да? – спросила Катя.

– Насчет убийства Мосиных – спорно.

– Тогда в детстве? В Чечне, в плену у боевиков? Кого-то убили на его глазах?

– Терраса и ходики с кукушкой не вписываются в кавказский быт. Мальчиком он жил в Люберцах – в детдоме, потом в приемной семье. И сейчас обитает в Люберцах.

Катя молчала.

– Ну, пора к вашему Сивакову, – объявил Гектор. – Пока доберемся до бюро судмедэкспертиз, авось и результаты какие-то у вашего корифея появятся.

Доро́гой Гектор не отрывал от Кати глаз. Она снова куталась в его черный пиджак – к вечеру совсем похолодало. Погода менялась. Августовская удушливая жара отступала.

– Катенька, ну я не полицейский, – заметил Гектор. – Перед светилом вашим из бюро не хочу позориться, как дилетант. Жажду услышать мнение умного сведущего человека, побывавшего на десятках диких и жестоких преступлений.

– Мое, что ли, мнение? – фыркнула Катя. Гектор снова – ура! – прежний. Искры в серых глазах сверкают. Она подумала: любой ее