Читать книгу "Адвокат амазонки - Наталья Борохова"

– Как ваше самочувствие? – задал я не самый оригинальный вопрос.

– Тс-с! – прошептала она. – Больше ни слова. Вы можете сидеть здесь, сколько захотите, но прошу вас: давайте будем просто молчать.

Она прикрыла глаза, а я кивнул в знак согласия. В палате стало тихо. Через приоткрытое окно к нам вторгался лишь шум близкой автомагистрали да дурманящий запах сирени за окном. Молчать с Вероникой было несложно. Она лежала на кровати, и я только по тому, как подрагивали ее веки, понимал, что она не спит. С ее лица ушли те краски, которые я видел в первый день, и теперь она казалась бледней, но, на мой взгляд, прекрасней, чем тогда, когда она пришла к нам в отделение с охапкой желтых роз в руках. Черты ее лица смягчились, стали тоньше, прозрачнее. Ей нельзя сейчас было дать больше тридцати лет. Да что там! Она казалась мне сейчас моей ровесницей (а к тому времени я уже успел ознакомиться с историей ее болезни и знал, что она старше). Красивые руки, сложенные на одеяле, сейчас выглядели восковыми, но это только придавало ей большее сходство с греческой статуей.

Я взял со стола блокнот и ручку и быстрыми штрихами начал наносить на бумагу черты ее лица: обозначил овал, полукружья глаз, мягкую линию рта, красивую стройную шею. Стараясь удержать момент, я работал быстро, радуясь тому, что моя модель неподвижна. Мне очень хотелось распустить по плечам ее густые каштановые волосы, но я подавил в себе эту фантазию, тем более Вероника носила короткую стрижку. Она ей, конечно же, шла, замечательно открывала шею и небольшие, аккуратные уши, но мне хотелось показать актрису в романтическом образе. Я закинул ей руки за голову, а грудь убрал цветами. Получилось что-то вроде пастушки, отдыхающей в роще олив в средиземноморский полдень. Едва я успел прорисовать последнюю тень моего воображаемого дерева, Вероника открыла глаза.

– Что получилось? – спросила она так, словно в течение последнего часа нарочно позировала мне. Я протянул ей набросок.

Честное слово, я волновался так, как будто находился на экзамене в школе искусств. Мой экзаменатор рассматривала рисунок внимательно, и по сосредоточенному выражению ее лица нельзя было понять, нравится он ей или же нет. Наконец она обессилела и положила блокнот рядом с собой, взор же, напротив, обратила ко мне.

– Вы нашли забавное решение, – проговорила она.

Я улыбнулся, не зная еще, к чему она клонит.

– Ах, это образ пастушки... – начал я.

– Я говорю не про пастушку, – оборвала меня она, – а про женщину, у которой отрезали грудь. Вы убрали мое тело цветами для того, чтобы скрыть ужасный изъян, и я вас понимаю. Должно быть, в живописи нет и не будет места калекам. Художники воспевают только красоту.

– Ну, зачем вы так... – проговорил я, но, к сожалению, опровергнуть ее слова так и не смог. Мне очень хотелось привести в пример какие-нибудь полотна, но в голову почему-то лезла только мифологическая живопись.

– Не старайтесь меня утешить, – слабо улыбнулась она. – Вы – милый мальчик и нарисовали чудную картинку, чтобы меня развлечь, но не ваша вина в том, что в последнее время я потеряла чувство юмора. Я обижена на всех: на свою мать, за то, что она дала мне дурную наследственность; на себя, за то, что я все-таки заболела; на своего жениха, потому что его вечно где-то носит; на врача, за то, что он изуродовал меня до конца моих дней. А сейчас я злюсь на вас за то, что вы изобразили меня этой вашей пастушкой, скрыв мои груди и дав мне понять, что я теперь не такая, как все.

– Вы очень красивы, вне зависимости, есть у вас грудь или нет, – ляпнул я, с ужасом осознавая, что своим безапелляционным, почти детским заявлением ставлю на наших отношениях крест. Она сейчас выгонит меня из палаты, и правильно сделает, потому что я позволил себе лишнее.

Но Вероника внезапно рассмеялась. Ее смех звучал еле слышно, как колокольчик, затерянный в лесу, но в нем отчетливо различались нотки боли и какого-то бесшабашного отчаяния.

– Храни тебя Бог за твои слова, – сказала она, горько усмехаясь. – Как бы я хотела, чтобы мне их сказал не ты...

Мне не нужно было объяснять, кто именно. Вероника по-прежнему ждала своего Ярослава. Но член всевозможных организаций, должно быть, был страшно занят в своих ресторанах, раз не нашел время не то чтобы приехать к ней, а даже позвонить. Мобильный телефон, лежащий на кровати рядом с Никой, пронзительно молчал. Она несколько раз при мне сдвигала в сторону крышечку, чтобы проверить, работает ли он.

В этот момент в дверь постучали. Пришла медсестра со шприцем в руках. Она собиралась сделать инъекцию снотворного и болеутоляющего, распоряжение насчет которой было получено от заведующего. Я бросил на Веронику последний взгляд. Мне следовало уйти. Она выглядела такой усталой, такой заброшенной, что сердце мое сжалось, словно на больничной кровати сейчас лежала знакомая мне, дорогая и близкая женщина, а вовсе не чужая пациентка, с которой я познакомился несколько дней назад.

Я на цыпочках вышел из палаты и направился в ординаторскую. Отыскав в кармане халата визитную карточку Павлина, я позвонил ему. Он снял трубку после десятого гудка.

– Алло? – спросил он не совсем довольно. – Какой такой врач?

Я отчетливо слышал оживленное многоголосье, которое Непомнящий пытался перекричать. Должно быть, он был на каком-то мероприятии, потому что какофония звуков разбивалась на отдельные музыкальные пассажи, чьи-то громкие отрывистые реплики, женский смех.

Сообразив, что звонят из больницы, Ярослав мигом подобрался, и в голосе его зазвучала тревога.

– Что-то случилось? – спросил он. – Какие-нибудь непредвиденные осложнения?

– Нет, анализы пока не готовы, – сказал я. – Но мне кажется, что вы должны приехать. Вероника находится в подавленном состоянии. Ей нужен кто-то из близких друзей.

– Но я сейчас не могу! – ответил он, словно я вел речь о какой-то своей прихоти. – У меня сейчас ответственное мероприятие, и Вероника о нем знает. Я готовился к нему два месяца. Не могу же я просто так все бросить. Разумеется, я появлюсь у нее, как только будет возможность. Передайте это ей. Вероника всегда была понимающей женщиной.

– Она сейчас спит после снотворного.

– Тем более ей сейчас не до визитов, – выразил недовольство он. – Придумайте что-нибудь. Купите ей конфеты, поставьте какой-нибудь диск с мелодрамой. Проявите сообразительность, в конце концов. Не могу же я взять отпуск за свой счет и стать на время ее сиделкой!

Интересно, почему бы и нет? Если, конечно, любишь эту женщину и строишь планы на совместную жизнь... Но Павлин, должно быть, так не рассуждал. Он еще не осознал, что в их жизни произошли важные изменения, которые коснулись не только Вероники, но и его самого. Ярослав смотрел в зеркало и видел того же холеного, себялюбивого мужчину, у которого все идет по плану. У него была интересная и насыщенная жизнь, частью которой с недавних пор стала Вероника Песецкая. До поры до времени с ней было очень удобно быть вместе. Они считались яркой, благополучной парой. Красивые, успешные, самодостаточные, они были хороши как по отдельности, так и вместе. Каждый имел хорошо отлаженный бизнес, деньги и полезные знакомства. Они вращались в кругу известных людей, нередко пересекались на всевозможных светских тусовках. Они не были в тягость друг другу, даже наоборот, каждый из них как бы подсвечивал другого, делал его еще интереснее, ярче. Да и в их профессиональном мире не было места тусклым краскам. Дорогие рестораны, коллекционные вина и богатая публика неплохо уживались с миром длинноногих моделей, модных показов и поздних фуршетов. Они имели полное право считать себя избранными, фаворитами судьбы, и они ими были, пока... Пока Веронику не угораздило заболеть. Да чем заболеть! О господи, раком. Была бы это какая-нибудь интеллигентная хворь в виде синдрома хронической усталости, депрессии или еще чего-нибудь эдакого, о чем сказать не стыдно, было бы полбеды. Но эта болезнь, внезапная, разрушающая, безжалостная, разом провела черту, словно отрезая их от той жизни, которую они вели раньше. Ярослав, по природе своей не привыкший страдать и сочувствовать, поначалу решил, что злоключения Вероники – это не более чем эпизод, который скоро закончится, и они заживут так, как прежде...