Читать книгу "Симон - Наринэ Абгарян"

Однажды он принес папку чертежей и рисунков и, разложив их на обеденном столе, принялся рассказывать, каким хотел бы видеть Берд. Его раздражала всякая новизна и желание людей перестраивать свои дома на общепринятый неважнецкий лад – квадратная бездушная коробка с плотной фасадной штукатуркой и шиферной крышей.

– Не зря ведь наши деды оставляли каменную кладку открытой. Во-первых, камень должен дышать, чтобы напитываться воздухом, защищая помещения от жары – летом и от холода – зимой. Ты ведь понимаешь меня? – торопился он, заменяя один рисунок на другой и водя пальцем по высоким сводам крыш и зернистой кладке стен.

– Понимаю, конечно, – кивнула она, – а во-вторых?

– А во-вторых, это просто красиво. Увитые виноградной лозой веранды, воздушные застекленные шушабанды, прокопченные деревянные балки, подпирающие потолки… А крашеные половицы? Ты посмотри, какая в твоей прихожей идиллия: белоснежные стены, цвета молочного шоколада деревянный пол и лазурный потолок. Это же почти что средиземноморский стиль, убавленный деревенским жителем до поразительной и самодостаточной простоты!

Сильвия оторвалась от созерцания очередного рисунка, обвела придирчивым взглядом кухню, с пристрастием изучая каждую деталь интерьера, от большого посудного ларя, где хранила кастрюли и сковороды, до толстостенного деревянного буфета, заставленного разномастной посудой.

– А ведь действительно красиво, – призналась она. – И почему я этого раньше не замечала? Спасибо, что объяснил, Симон-джан.

Он поднял с чертежа глаза и сразу же опустил их, но она успела обжечься его взглядом. Она испуганно отошла от стола, сложив на груди руки, словно отгораживаясь от него. Растревоженный воздух, напитавшись жаром, лег всей тяжестью на нее, придавив к полу. Она глубоко вздохнула, унимая сердцебиение.

– Кофе поставишь? – попросил он.

Пока она кипятила воду и доставала кофейные чашки, он сложил в аккуратную стопку чертежи и рисунки и убрал их в папку.

– Можно оставить у тебя?

– Почему ты недоучился на архитектора? – вопросом на вопрос ответила Сильвия.

– Работать нужно было. Дядя умер, жить было не на что, да и негде… – Он хотел еще что-то добавить, но передумал. – Так можно оставить папку у тебя? Это все, что удалось спасти, младший остальное фломастерами разрисовал.

Ей стало неловко оттого, что заставила его повторить просьбу. Она поставила перед ним кофе, легонько коснулась плеча – конечно, можно! Он задрал плечо и лег на ее руку щекой. И тогда она наклонилась и поцеловала его в висок. Потом, высвободив руку, обойдя круглый стол и расположившись напротив, рассказала о себе все: о приступах, искалечивших ее семейную жизнь, о муже, изводившем ее придирками и издевками, о клинике душевнобольных, куда ее привезли с автовокзала. О том, как пришлось колоть ей успокоительное, чтобы она могла разжать пальцы. О том, как работала в прачечной, а потом помогала в бухгалтерии. О сердобольной соседке, сунувшей ей незаметно в карман рубль. И о том, как угасала мать, спасибо, что без боли, просто иссохла и однажды не проснулась…

Он потянулся через стол, коснулся ее руки. Попыток хотя бы приобнять ее не делал, и она была ему за это бесконечно благодарна – выжатая до предела откровенным рассказом, она хотела лишь одного – остаться одной.

Он ушел и не появлялся почти месяц. Не дождавшись его в очередное воскресенье, она принялась корить себя за то, что испугала его своими откровениями, и уснула в слезах, а на следующее утро, с трудом добравшись до телефона, он поднял ее ранним звонком, чтобы предупредить, что попал в больницу с воспалением аппендикса и придет, как только снова научится нормально передвигаться после операции.

Это был самый долгий роман Симона. Он продлился почти полтора года и закончился безобразной сценой, учиненной Меланьей. Прознав об очередных шашнях мужа, она явилась на консервный завод и закатила скандал в кабинете директора, требуя устроить товарищеский суд над сотрудницей, ведущей порочащий советскую женщину образ жизни. Директор, заверив, что непременно позаботится об этом, выпроводил ее восвояси, а Сильвии ничего говорить не стал. Но она проведала о произошедшем от его секретарши и, сгорая от стыда, ушла домой, не отпрашиваясь. Узнал о случившемся и Симон – Меланья сама ему обо всем рассказала, дождавшись с работы. Выпустив пар в кабинете директора, она теперь говорила с мужем холодным отстраненным тоном: да, пошла к твоей зазнобе на работу, да, потребовала, чтобы ее опозорили на товарищеском суде, а что же ты хотел, чтобы я явилась на релейный завод и потребовала, чтобы тебя наказали?

Он перешагнул через расколотую посуду, которую она намеренно не убрала, и вышел. Она окликать его не стала, знала, что никуда не денется, трое сыновей держат его на крепкой привязи: тот, кто вырос без родителей, никогда от своих детей не уйдет.

Несмотря на всю недвусмысленность ситуации, Меланью терзали угрызения совести. Могла ведь сходить к Сильвии, поговорить с ней, в конце концов, учинить скандал в ее доме. Захотела ударить больней. Зачем? Кто-кто, а Сильвия этого не заслужила. Пожалуй, она была единственной, о ком бердцы не говорили с осуждением и не разносили сплетен. Именно потому Меланья так долго и пребывала в неведении – никто не торопился открывать ей глаза на новую связь ее мужа. Каждый, наверное, для себя рассудил, что Сильвия, при всей ее замкнутости и даже нелюдимости, заслужила свой кусочек женского счастья, и если даже для этого нужно было завести отношения с женатым мужчиной – то пусть. Меланью именно всеобщее заговорщицкое молчание и задело. Она впервые оказалась в роли не заслуженной страдалицы, которой сочувствовали и сопереживали, а стороной будто бы лишней и даже неуместной. Собственно, эта обида и стала причиной ее визита на работу Сильвии, ей хотелось не просто добиться справедливости, а прилюдно указать сопернице ее истинное место. Она отлично знала, что, поступая подобным образом, унижает не только ее, но и себя и мужа, но ничего не могла с собой поделать. И теперь, стоя над осколками перебитой посуды, она роняла злые слезы, ругая себя за трусливую мстительность. При всей своей порывистости и скандальности Меланья всегда оставалась человеком великодушным и милосердным, и именно это в ней в первую очередь ценил Симон.

Разрыв причинил Сильвии невыносимые страдания. В тот злосчастный день она заперлась у себя в комнате и, когда Симон пришел, попросила оставить ее в покое. «Мне нужно научиться жить без тебя», – сказала она. «Давай хоть попрощаемся по-человечески», – взмолился он. Она покачала головой, ничуть не заботясь о том, что он ее не видит. Наблюдала из-за шторы, как он уходил. Легла лицом в подушку и кричала, пытаясь приглушить нестерпимую душевную муку. Понимая, что не справляется, вышла из комнаты, споткнулась о небольшой сверток, который Симон оставил на полу, но разворачивать не стала, а, подвинув ногой, направилась в погреб. Принесла ополовиненную бутыль тутовки, выпила до последней капли, обжигаясь и задыхаясь от кашля. Ее моментально вывернуло, но облегчения это не принесло – она опьянела еще больше и, кажется, отравилась непривычным тяжелым спиртным. Провела половину ночи, сотрясаясь в приступах рвоты. Голова раскалывалась, тело сводило судорогой, спина и руки покрывались горячим потом, который мгновенно охладевал, но не испарялся, а держался ледяной липкой пленкой, сковывая движения. Нужно было вызывать скорую, но Сильвия не хотела, чтобы посторонние люди видели ее в таком состоянии. Она размешала в теплой воде несколько крупинок марганцовки, выпила ее махом, согнулась в новом приступе рвоты и, не удержавшись на ногах, рухнула на пол, где и пролежала долгое время, трясясь в ознобе. Когда рвать стало совсем нечем, она доползла до посудного ларя, с трудом приподнявшись на локте, сдернула скатерть, которую отложила для стирки, накрылась ею и забылась тяжелым сном. Разбудил ее настойчивый телефонный звонок, и она спросонья решила, что это звонит Симон, чтобы предупредить, что попал в больницу с воспалением аппендикса, и она даже улыбнулась тому, что знает все наперед, но сразу же заплакала, вернувшись в реальность. Телефон беспрестанно трезвонил, и она, с трудом поднявшись, поплелась поднимать трубку. Это была секретарша директора. Поздоровавшись и тактично не справившись о самочувствии (какой смысл спрашивать, когда все и так ясно), она предупредила, что предприятие выписало ей выходные до конца недели. Сильвия поблагодарила и отключилась.