Читать книгу "По фактической погоде (сборник) - Наталия Ким"

Повесть изобиловала такими подробностями, что не оставалось сомнений – кто-то в красках изобразил известной писательнице Нине Сергеевне Коршуновой эту конкретную историю Златиных одноразовых отношений, не поленившись вспомнить и описать даже такую мелочь, как рисунок на ее редакционной чашке – семейство Муми-троллей, манеру переобувать на работе уличную обувь на смешные лохматые тапки, неловкое движение, которым Злата поправляла очки, словно боясь их уронить; даже то, что она с детства обожала до дрожи грибной суп, всегда сначала вылавливала из него кусочки грибов и складывала их на край тарелки, чтобы съесть потом, как самое вкусное…

Злата никогда не встречалась с этой женщиной, ограничиваясь общением исключительно по телефону и по электронной почте, пожилая писательница редко выходила из дому, и в крайнем случае к ней направляли курьера, чтобы она подписала какие-нибудь необходимые бумажки. Курьера… В желудке у Златы словно вырос большой мокрый еж, какая-то смутная мысль цвиркнула мгновенно в голове и исчезла. Она протерла краем майки очки, прикрыла глаза, откинулась на спинку кресла. Повесть оканчивалась тем, что героиня Нина решается лететь к себе на родину в Сибирь навестить отца – и застревает в аэропорту, где по громкой связи объявляют: «Рейс будет совершен по фактической погоде». Нина выходит на воздух из душного здания аэропорта, закуривает и смотрит на летящий высоко в небе самолет. В сущности, героиня выглядела совершеннейшей пафосной идиоткой и лузером. У писательницы подавляющее большинство женских образов были именно такими, и Злата давно перестала понимать, почему эти бесконечные поточные сборники рассказов раскупаются как горячие пирожки.

Редактор Злата взяла трубку и набрала номер писательницы. Та сбросила звонок. Злата позвонила еще, затем написала sms с одним только словом: «Зачем?»

Писательница перезвонила через несколько дней, выждав, пока Злата, по ее представлениям, закончит вносить правку в текст. Они вместе работали давно, Коршунова привыкла к ней и по умолчанию доверяла больше, чем кому бы то ни было в издательстве.

– Алло, Златочка, дорогая! Как настроение? Как там мои опусы – отправили?

– Скажите, Нина Сергевна… вы ведь получили мое сообщение?.. Нина Сергевна – зачем?..

– Ах, ну да. Получила. Златочка, я же говорила вам, что вы должны были бы простить старухе немножко эдакого, знаете, литературно-субъективного хулиганства. В сущности, финал же открыт – наша жизнь складывается по фактической погоде, и у моей героини – вы, кстати, оценили, что я снабдила ее собственным именем? – все еще впереди…

– Нина Сергевна, мне хотелось бы знать, откуда это все вам…

– Златочка, детка! Не грустите. Вы, верно, не в курсе – Володюшка уж полгода как женат на моей балбеске. Он под прошлый Новый год отвозил мне договор, а я была занята, Аленка принимала его на кухне, пока я там то-се, ну у них и сладилось со временем, не сразу, не сразу – все ж разница в возрасте у них приличная, на пяток лет моя постарше… Златочка, он о вас отзывался с большим теплом, так, знаете, по-доброму, очень обаятельно, так трогательно, знаете, он ведь на самом деле испытал что-то к вам такое, ну, сострадательное отчасти, отчасти даже восхищенное что-то, можно понять – провинциальный мальчик, а тут такое внимание, разговоры, кораблики, музеи… Да тут вот так случилось, что Алена заинтересовалась, да так, знаете, агрессивно даже. Не то чтобы мы, скажем прямо, были от этого в восторге в семье, но, – писательница добродушно хихикнула, – там нам сделали ножкой топ, ну а мы с мужем не стали…

– Ну спасибо и вам с Володюшкой, и Аленке заодно, – решительно перебила Коршунову Злата.

– Голубчик мой, повестушка получилась славная, ничего оскорбительного, история стара как мир: она – женщина элегантного возраста, он – желторотый юнец, ей кажется, что больше никогда ничего не будет, а тут такой подарок… последняя страсть, чужие насмешки, сомнение, катарсис… Разве плохо? Я же говорила вам, что, в сущности, буквально пара-тройка сюжетов существует в нашей этой писательской ноосфере… Будьте лапкой, не сердитесь, я даже, можно сказать, горжусь, это для меня очень важный, созидательный текст… Подумаешь – пустяки!.. Вы закончили править?

– Да, – чуть помедлив ответила Злата.

– Ну и чудненько, можно отправлять, мы и так уже подзадержались!

Злата отключилась от беспардонного добродушия звезды издательства. «Действительно, чудовищно скучно», – вспомнила она мысль, на которой застряла несколько дней назад, читая повесть. Злата открыла компьютер, заменила везде в повести имя «Нина» на «Алена», сохранила файл и нажала кнопку «отправить». Теперь можно было не сомневаться, что именно в таком виде «славная повестушка» увидит свет. «Ниночка, вы же простите мне это невинное литературно-субъективное хулиганство… Ну не грустите, золотко, подумаешь – пустяки…» Злата еще немножко с удовольствием покривлялась перед зеркалом, после чего написала дочери: «Привет! Зайди, есть повод – отметим мое увольнение».

Перемещение тела

Посвящается Кате и Мише Дворецким, сиротам-инвалидам, которые, в отличие от главного героя, победили систему, наполнив жизнь смыслом, любовью и безусловной верой в людей

Навязчиво зудел дешевый мобильник. Андрей с тоской смотрел на вибрирующую трубку. Ему редко звонили, поэтому легко было предположить, кто бы это мог быть. Либо подруга по интернату, которая в сотый раз станет причитать и долго, повторяясь, рассказывать о том, что у нее после замужества отобрали право пользоваться услугами соцработника, а муж часто в командировках, и она на своих костылях никак не может сходить в магазин. Либо другой знакомый, уже по пансионату для ветеранов труда, инвалид-колясочник, будет подробно нудеть о своей переписке с органами соцзащиты, которые футболят его заявления и требования сделать капремонт в квартире. «Они сказали, что сделают, но не кап, а косметический, и только тогда, когда я вывезу мебель и сам уберусь из квартиры, – жаловался знакомый, – а куда, куда я денусь, скажи мне?!» Андрей не мог пригласить его переждать ремонт в свою квартиру, потому что двум колясочникам на этих крошечных метрах было бы не развернуться. Однако номер оказался незнакомым, и Андрей ответил на звонок. Голос в трубке был фальшиво бодрым и доброжелательным – собес интересовался, приедет ли Андрей сам голосовать на избирательный участок или требуется, чтобы урну принесли ему на дом.

…Андрея Павлова в прямом смысле слова нашли в капусте, на плодоовощной базе, среди занозистых ящиков с полусгнившими кочанами. Работницы ЗИЛа, активно пользовавшиеся для личных хозяйственных целей подобной «неучтенной» продукцией, для чего и пришли чуть свет на склад, первыми наткнулись на картонную коробку, где лежал крошечный спящий младенец, посасывающий тряпочку, в которой был кусочек сахара, пропитанный бормотухой. «Это, чтоб не орал, мамаша ему рот заткнула, – пояснила видавшая разное на своем жизненном пути контролерша сборочного цеха Светка, бывшая медсестра с рыхлым лицом и жестким взглядом. – По-тихому вышло подкинуть, кукушка гребаная». Женщины жалостливо охали, решительная Светка осторожно вынула крошечного ребенка из коробки, взяла на руки и дернула подбородком: «Бумажка там внизу, гляньте!» На четвертинке тетрадного листа в клеточку карандашом было написано: «Андрей Павлов, 18.01.1969 г.р.». Эти сведения так и остались единственными в жизни мальчика, родителей его, разумеется, не нашли, да и едва ли искали. «Скорая» отвезла ребенка в дом малютки в городе Александрове, откуда через четыре года он попал в московский специнтернат для детей с диагнозом ДЦП – «детский церебральный паралич».