Читать книгу "Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - Эрик Дж. Хобсбаум"

Еще одной причиной нового подъема масс могла стать всеобщая урбанизация, особенно в странах третьего мира. В классическую «эпоху революции», с 1789 no igij, правительства свергались в городах, а пришедшие им на смену режимы долго оставались у власти благодаря молчаливому безразличию деревни. Напротив, после 1930 года революции начинались уже в сельской местности, а потом, победив в деревне, переносились в город. Но в конце двадцатого века почти повсеместно, за исключением наиболее отсталых регионов, революции снова стали зарождаться в городах. И это было неизбежно: большинство населения теперь проживало в городских условиях, а город— средоточие власти — благодаря новым технологиям и при условии лояльности горожан к властям способен защитить себя от деревенского натиска. Война в Афганистане (1979—1988) показала, что опирающийся на города режим может выжить даже в стране, охваченной классической партизанской войной, ведомой повстанцами, которых прекрасно финансируют и хорошо вооружают. Причем он способен на это даже после вывода дружественной иностранной армии. Никто не ожидал, что правительство президента Над-жибуллы так долго удержится у власти после вывода советских войск; кстати, когда оно в конце концов пало, это произошло не потому, что Кабул не имел больше сил отражать атаки повстанцев-крестьян, а из-за того, что его предали собственные офицеры. После войны I991 г°Да в Персидском заливе Саддам

* За четыре месяца до развала Германской Демократической Республики иа выборах в местные органы власти 98,85% населения поддержали правящую партию.

Третий мир и революция

487

Хусейн остался у власти — несмотря на крупные восстания на юге и севере страны и свой слабый военной потенциал — в основном благодаря тому, что ему удалось сохранить за собой Багдад. В конце двадцатого века успешной революцией могла стать только городская революция.

Но есть ли у революции будущее? Последует ли за четырьмя мощными волнами революций двадцатого столетия — 1917—1920, 1944—1962, 1974— 1978 и 1989 — дальнейший распад и свержение правящих режимов? Если вспомнить, что в двадцатом веке почти все государства пережили революцию, вооруженную контрреволюцию, военный переворот или вооруженный гражданский конфликт", вряд ли стоит всерьез говорить о возможности исключительно мирных конституционных изменений, как это наивно предсказывали в 1989 году сторонники либеральной демократии. Мир на пороге третьего тысячелетия весьма далек от стабильности.

Однако, хотя о насильственном характере будущих перемен можно говорить почти наверняка, их смысл нам пока не совсем ясен. Под занавес «короткого двадцатого века» мир пребывает скорее в состоянии общественного надлома, а не революционного кризиса, хотя, разумеется, в нем есть страны, в которых, подобно Ирану в 1970-6 годы, сложились все условия для насильственного свержения утративших легитимность ненавистных режимов. Так, пока пишутся эти строки, таким представляется положение дел в Алжире, а раньше, до свержения режима апартеида, такой была ситуации в ЮАР. (Сказанное не означает, что потенциальная или реальная революционная ситуация непременно приводит к успешной революции.) Тем не менее фокусированное и «точечное» недовольство в отношении status quo сегодня менее распространено, нежели смутное

отторжение настоящего, недоверие к имеющимся политическим структурам или просто процесс постепенной дезинтеграции, который политики по возможности пытаются сгладить.

Сегодняшний мир стал более жестоким, и, что не менее важно, он полон оружия. До прихода Гитлера к власти, при в^ей остроте расовых конфликтов в Германии и Австрии, трудно было представить, чтобы подростки, похожие на нынешних «бритоголовых», могли поджечь населенный эмигрантами дом, уничтожив турецкую семью из шести человек. В 1993 году этот инцидент шокирует, но не удивляет. И это происходит в самом сердце добропорядочной

* Без учета небольших государств с населением менее полумиллиона человек к странам с '•последовательно конституционными" режимами можно отнести только США, Австралию, Канаду, Новую Зеландию, Ирландию, Швецию, Швейцарию и Великобританию (за исключением Северной Ирландии). В странах, неренесших оккупацию во время Второй мировой войны, все-таки нроизошел разрыв конституционной традиции. Впрочем, некоторые бывшие колонии или экзотические страны, не знавшие военных переворотов или иных внутренних потрясений, можно также с натяжкой считать «нереволюционными". В число таковых входят, нанример, Гайана, Бутан и Объединенные Арабские Эмираты.

Времена упадка

Германии, в городе Золингене, гордящемся давними социалистическими традициями!

Более того, сегодня приобрести разрушительное оружие и взрывчатку настолько легко, что привычную для развитых стран монополию государства на вооружение уже нельзя считать чем-то само собой разумеющимся. А после того как порядок советского блока сменился анархией бедности и жадности, никто не готов поручится, что ядерное оружие или технологии его изготовления не окажутся во власти негосударственных структур.

Так что в третьем тысячелетии насильственные преобразования продолжатся. Неясно одно—к чему это нас приведет?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Крох социализма

Будущее (революционной России) определяется одним непременным условием: «черный рынок» власти здесь должен оставаться под замком, ибо даже Церковь в свое время не устояла перед его могуществом. Если к русским проникнет европейская модель взаимовлияния власти и капитала, под угрозой окажется не Россия и даже не коммунистическая партия, а само существование коммунизма в этой стране.

Вольтер Бенъямш (1979, P- *95—*9б)

Официальная коммунистическая доктрина больше не является единственной советской идеологией. Новые веяния — своеобразный сплав различных образов мышления и систем отсчета—пронизали общество, партию и даже партийное руководство. (...) Косный и догматический «марксизм-ленинизм» более не удовлетворяет насущные нужды режима.

М. Левин (1983, p. XXVI)

Основой модернизации является научно-технический прогресс. (...) Пустые разговоры здесь ке помогут—нам нужны знания и квалифицированные работники. Сегодня Хитгй примерно на двадцать лет отстает от ведущих мировых держав в развитии науки, техники и образованиях...) Япония начала внедрять научно-технические достижения уже в эпоху революции Мэйдзи. Эта революция была разновидностью модернизации, реализуемой зарождающейся японской буржуазией. Будучи пролетариями, мы обязаны и сумеем добиться еще больших результатов.

Дэп Сяопин. Уважайте знания, уважайте профессионалов (1977)

I

В 1970-е годы одпа из социалистических страп б^1ла особенно озабочена проблемой своей относительной экономической отсталости - во мпогом благо-4 Q О Времена упадка

даря блестящим успехам соседней Японии. Китайский коммунизм не являлся разновидностью коммунизма советского, а Китай не входил в советскую сферу влияния. Во-первых, к моменту победы коммунистической революции население Китая уже значительно превышало население как Советского Союза, так и любой другой страны мира. Даже с поправкой на возможную неточность китайских демографических данных примерно каждый пятый обитатель планеты в то время проживал на территории материкового Китая. (Существовала также довольно многочисленная китайская диаспора в странах Восточной и Юго-Восточной Азии.) Во-вторых, Китай отличала не только исключительная национальная однородность — около 94 % населения страны принадлежали к этнической группе хань,— но и политическая целостность, сохранявшаяся с незначительными перерывами на протяжении двух тысячелетий. Причем почти весь этот период китайская империя и, вероятно, большинство ее подданных считали Китай центром мира и образцом для всего остального человечества. В противоположность этому практически все страны