Читать книгу "Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен"

Турцию проинформировали, что в планы союзников на 1944 год входят действия против германских позиций на Балканах, включая высадку десанта в Салониках. В связи с этим турок просили к 15 февраля привести в порядок свои авиабазы в окрестностях Смирны, чтобы на них можно было расквартировать истребительные и бомбардировочные эскадрильи, необходимые для прикрытия десантной операции.

Телеграммы, представленные Цицероном, показывали, что основные политические дискуссии между членами «Большой тройки» в Тегеране касались формулировки о «безусловной капитуляции». Существовало значительное расхождение во мнениях, и, хотя проект совместной декларации по этому вопросу существовал, она никогда не была выпущена. Черчилль со Сталиным считали такое требование в тактическом отношении неудачным, понуждающим германцев – а Гитлера в особенности – сражаться до последней крайности, но они не смогли убедить в своей правоте Рузвельта. По этой причине его заявление[192], сделанное 24 декабря 1943 года, произвело в штаб-квартире Гитлера весьма сильное впечатление. «Объединенные нации не намерены порабощать германский народ, – сказал Рузвельт. – Мы хотим предоставить ему шанс для нормального мирного развития, как полезному и уважаемому члену европейской семьи». Это заявление, как мне кажется, обозначало перемену в настроениях президента и являлось, по всей вероятности, основной причиной, по которой Гиммлер смог уполномочить шведского посредника сделать в Лондоне запрос об окончательной формулировке требования «безоговорочной капитуляции». Эта попытка, однако, ни к чему не привела.

Еще более любопытно проявившееся в Тегеране расхождение во мнениях по военным вопросам. Настойчивое требование Черчилля о наступлении через Салоники и Адриатическое море было отвергнуто в пользу вторжения в северную Францию. Вспомогательную операцию следовало провести в Салониках, но главный удар предполагалось нанести через пролив Ла-Манш. Это была операция «Оверлорд», упоминания о которой часто встречались в доставляемых Цицероном телеграммах. В то время как Черчилль стремился избавить от господства Германии ее балканских сателлитов, не допустив при этом их попадания под русское влияние, Сталин считал освобождение этих стран исключительно своей задачей.

Я никогда не получал от Гитлера или Риббентропа никаких указаний относительно общеполитической линии, которой мне следовало бы придерживаться. Посол любой другой страны, доставлявший, подобно мне, такую бесценную информацию, получал бы от своего министерства иностранных дел оценку этих сведений и рекомендации относительно их желательного применения. Я же был вынужден действовать исключительно на свой страх и риск. После войны часто возникали споры о том, могло ли вторжение на Балканы привести к более быстрому завершению войны и избавлению всех от связанных с ней страданий. Решение, которое я должен был принять в связи с одним только этим вопросом, было чревато огромной ответственностью. С военной точки зрения казалось, что всякое наступление, проводимое через Грецию, Македонию и Югославию, будет сопряжено с огромными трудностями по причине гористой местности и скудости коммуникаций. Если союзники смогли через Италию достичь Альп только к весне 1945 года, то легко можно себе представить, насколько больше времени потребовалось бы для наступления через Балканы. Поэтому мне кажется, что вопрос о скорейшем окончании войны в случае подобного развития событий нереально даже обсуждать.

Также выдвигалось предположение, что интервенция союзников на Балканах могла бы предотвратить захват Россией Болгарии, Югославии и Венгрии. С этим я также не могу согласиться. Благодаря доверию, которым Сталин все еще пользовался по крайней мере у президента Рузвельта, Россия, вне всякого сомнения, была бы приглашена принять участие в оккупации. Меня этот вопрос касался в первую очередь в связи с общеизвестными притязаниями России на Дарданеллы. Я не забывал о предложении, которое Молотов выдвинул в ноябре 1940 года. Если бы Турция и Дарданелльский пролив были брошены на произвол русских, то Советский Союз получил бы контроль над Восточным Средиземноморьем и мог бы с юга угрожать Западной Европе. Поэтому я утверждаю, что был прав, когда всеми возможными средствами влиял на турок в целях предотвращения операции союзников в Салониках, в особенности если принять во внимание ставшие теперь доступными свидетельства: союзники были готовы пойти на значительные уступки Сталину из страха, что он может заключить с Гитлером сепаратный мир.

Во всяком случае, для турецкого правительства и Генерального штаба было ясно, что использование союзниками турецких авиационных и военно-морских баз неминуемо приведет к ответным действиям Германии, повлиять на которые я буду не в состоянии. Минимальными возможными последствиями можно было считать полное разрушение Стамбула и Смирны. Одним из способов, которыми турецкие военные руководители пытались предотвратить принятие бесповоротного решения, было требование значительных поставок средств противовоздушной обороны. Был приготовлен и передан британскому послу список необходимого оборудования. Из британских телеграмм я узнал, что эти требования были признаны совершенно непомерными. По утверждению турок, единственными портами, где эти грузы могли быть выгружены, являлись Александретта[193] и Мерсин, а британцы подсчитали, что только их последующая перевозка по одноколейной железной дороге через горную систему Тавр должна занять по крайней мере год.

Благодаря Цицерону ответ, который турецкое правительство отправило союзникам 12 декабря, через несколько дней оказался у меня на столе. В нем месье Сараджоглу заявлял, что, принимая во внимание абсолютно недостаточные объемы поставок для турецких вооруженных сил, закончить подготовку к операции в Салониках к середине февраля представляется невозможным. Эта нота вызвала серьезное разочарование в стане союзников, а сэр Хью даже заявил, что будет предпочтительнее, учитывая чрезвычайно завышенные требования Турции, прервать переговоры и положить конец дружественным отношениям. Мистер Иден отвечал на это, что ничего подобного сделать не представляется возможным ввиду все еще сохраняющейся напряженной обстановки, и им не остается ничего другого, как делать хорошую мину при плохой игре. Эта информация была передана Гитлеру, благодаря чему он понял, что наступление на Балканах начаться в тот момент не может.

Завышение турками объемов необходимых им военных поставок, к которому они прибегли исключительно в целях отказа от объявления войны, казалось мне вполне оправданным. Я все еще считал возможным, договорившись с президентом Рузвельтом и мистером Черчиллем, остановить наступление русских на границах Европы, даже если это будет означать капитуляцию перед западными союзниками. В течение всего этого периода мистер Эрле продолжал уверять моего друга Лерснера в том, что такую возможность активно предлагают президенту Рузвельту и что все еще существует надежда возбудить его интерес.

Гитлер и Риббентроп, зная о принятых в Тегеране и Каире решениях, имели живое представление о том, что ожидает Германию, но склад их ума не позволял сделать необходимые выводы. Мне было известно, что Гитлеру не показывают дипломатической корреспонденции, в которой бы упоминалась возможность военного поражения, а также такой, которая, по мнению Риббентропа, отражала пораженческие настроения. Поэтому затевать переписку по поводу решений Тегеранской и Каирской конференций не имело никакого смысла. Этот вопрос приходилось отложить до следующей поездки в штаб-квартиру Гитлера. Однако первые месяцы 1944 года принесли мне очень много работы, сопровождавшейся к тому же ухудшением моих отношений с Гитлером и его свитой, так что я не смог отправиться в эту поездку до апреля. В результате чтения доставлявшихся Цицероном телеграмм мне стало абсолютно ясно, что я обязан предпринять все возможное для скорейшего окончания войны. Возникла необходимость раз и навсегда выяснить, согласен ли президент Рузвельт рассмотреть возможность некоторого смягчения формулировки о «безоговорочной капитуляции» и сможем ли мы, благодаря капитуляции на западе, сдержать русские армии на восточных границах Германии. Эта отрасль моей деятельности не была известна Sicherheitsdienst, а потому не фигурировала и в отчетах Мойзиша.