Читать книгу "Земля надежды - Филиппа Грегори"

— Он увлекается редкостями, ему нравится сад, — сказал Джон. — Здесь он может продолжать заниматься и астрономией, и алхимией. А из моих трав он может делать свои лекарства.

— Жена его, Мэри, нравится мне больше, чем он сам, — без заметной связи с предыдущими словами сказала Эстер. — А он с ней очень дурно обращается. Она говорила мне, что он ее оскорбляет, и теперь, когда они уже не живут вместе, он не дает ей денег на жизнь. А ведь с самого начала все деньги были ее. У него ничегошеньки не было, когда он стал ее советником, а теперь все ее состояние принадлежит ему.

Джон покачал головой.

— Он — законник по образованию, — сказал он. — Ничего удивительного, что он не любит ничего выпускать из рук. Как враг, он может быть очень опасным. Но нам он хороший друг. И он будет охранять наш дом, пока мы в отъезде.

Она на мгновение задумалась.

— Нет, — нехотя сказала она. — Он будет нормально со всем управляться, пока все хорошо. Но если случится пожар, или снова начнется война, или вспыхнет бунт, он никогда не сможет позаботиться обо всем так, как мы сами. Господин Эшмол сначала подумает о собственной безопасности и только потом о коллекции.

— Но мы ведь можем запаковать ее и спрятать, — возразил Джон.

— Снова — ни за что, — сказала она. — Я этого не вынесу. И даже если мы спрячем коллекцию, что будем делать с садом?

— Но я на самом деле очень хочу поехать, — сказал Джон. — Я устал жить в этом доме без нашего мальчика, мне не хватает его в саду. Я ненавижу озеро. Я вообще не могу заставить себя пойти в тот конец сада. Мне не хватает энергии, чтобы полоть и сажать, подрезать и рассаживать цветы по горшкам. В каждом уголке я вижу дела, которые поручил бы ему, или работы, которые он делал особенно хорошо. Половина растений в саду — его, он их вырастил, пока меня не было. Я как будто встречаю его каждый день.

Эстер кивнула.

— Вот именно поэтому я и остаюсь, — спокойно сказала она. — Потому что я тоже чувствую, что повсюду встречаю его, и здесь я могу охранять то, что он любил, наблюдать за тем, как растения, которые он посадил, вырастают высокими и прекрасными. И получается, что он как будто все еще здесь.

Джон приподнял бровь.

— Так что, мне ехать одному? Ты не будешь возражать?

Она достойно встретила этот маленький вызов.

— А ты вернешься?

— Да. Там для меня жизни нет. Но я могу привезти новые диковинки, там столько всего интересного и неисследованного.

— Я буду тебя ждать, — пообещала она. — И сохраню твой сад и твою коллекцию.

Он склонил голову и поцеловал ее руку, лежавшую на столе.

— И ты не будешь винить меня в том, что я оставил тебя наедине с горем?

Другой рукою она дотронулась до его головы жестом благословения.

— Я даже хочу этого, — просто сказала она. — Я хочу какое-то время побыть одна. Возможно, я хоть как-то привыкну жить без него, если проведу какое-то время в одиночестве.

— Ну что ж, тогда хорошо, — мягко сказал он. — А я обещаю, что вернусь домой.

Весна 1654 года

Снова Джон оказался в открытом море, убегая от горя, и на сей раз он твердо знал, что выбрал правильное направление для бегства. Движение корабля баюкало его по ночам, а шум ветра в парусах и потрескивание шпангоутов были для него траурным плачем. Он постоянно думал о Джонни, вдалеке от берега и от Эстер он чувствовал себя свободным и мог думать о своей первой жене Джейн, зная, что если существует рай — место, где обитают святые, то она сейчас там, вместе с сыном. По мере того как длилось его семинедельное путешествие, все отчетливее становилось ощущение, что он уже способен отпустить Джонни, точно так же, как в свое время отпустил Джейн, и любить его в своем сердце только как воспоминание. Душераздирающее желание вернуть его обратно постепенно отступало.

Когда на корабле впервые увидели берег Виргинии, Джон спал. Его разбудили шум и волнение прибытия в Джеймстаун. Бертрам Хоберт барабанил по легким деревянным ставням, огораживающим койку Джона.

— Эй, парень, вставай! Мы прибыли в Джеймстаун! — кричал он.

Джон выбрался из койки. Корабль находился в обычном состоянии хаоса, матросы опускали паруса, впередсмотрящий выкрикивал направления, а пассажиры, все еще задраенные в трюме, пытались упаковать свои пожитки, разбросанные вокруг в беспорядке за время долгого пути.

— В этот раз все как-то получше, — оптимистично заметил Бертрам. — По крайней мере, теперь мы знаем, чего ждать, а, Джон?

Джон посмотрел старому другу в лицо. Ужасающее, изможденное лицо голодающего исчезло, взамен он смотрел на розовую, круглую, преуспевающую физиономию, но большинства зубов Бертраму не хватало, а во рту торчали остатки черных пеньков.

— Мы ведь были наивными молокососами, — сказал Джон. — И ничегошеньки не знали.

— Теперь-то знаем, — ухмыльнулся Бертрам. — Я еще стану в этой стране важной персоной, вот увидишь. Стану членом парламента и оставлю после себя плантацию в пятьсот акров.

— Интересно, что там поменялось с того времени, когда я был в Америке в последний раз?

— Все перемены только к лучшему, — бросила через плечо госпожа Хоберт, укладывая белье в мешок. — Я слышала, дикарей загнали далеко в глушь, а от Джеймстауна делают дорогу вниз по течению, к морю и вдоль реки на запад, в глубь материка.

Матрос поднял над ними люк и крикнул, что пора выходить на палубу. Джон пропихнул через люк свой сундучок и взял сверток с одеждой.

— Ты путешествуешь налегке, — заметил Бертрам.

— Надеюсь, домой буду возвращаться с поклажей.

Они с трудом выбрались на палубу и замерли в изумлении. На секунду Джону показалось, что произошло нечто невероятное и они оказались где-то совсем в другом месте. Но потом он разглядел, что просто старого деревянного форта больше не было и что соотношение между гарнизоном и городом изменилось. Перед ним был новый город — элегантный, красивый и солидный, выстроенный на долгие времена.

Линия каменных домов с небольшими орнаментальными садиками перед ними выстроилась вдоль береговой линии реки и смотрела на набережную. Огромные деревья были оставлены на своих местах, чтобы бросать тень на дорогу. И вокруг каждого дерева по кругу располагались изящные круговые скамейки, чтобы прохожий мог посидеть и отдохнуть в тени. Каждый дом был огорожен новеньким деревянным забором, а один или два дома даже имели низенькие каменные стенки, отгораживающие сад от улицы. Тротуар был несколько поднят на деревянных балках, чтобы туфли дам оставались сухими, а под ним располагались канавы, по которым дождевая вода и сточные воды уходили в реку.

Дома строились в два и даже в три этажа, так близко, что все они фактически примыкали друг к другу и выглядели как приличные лондонские дома, а не сляпанные абы как сооружения из дерева и грязи. Это были хорошо спланированные, почтенные дома с центральным входом, по бокам от которого располагались окна с застекленными рамами и аккуратно навешенными ставнями.