Читать книгу "Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева"

Уманский громко рассмеялся:

— Очень просто: наш Дунаевский самим бессовестным образом сумел содрать ее.

В ответ я рассказала анекдот про Дунаевского: идет по Красной площади Дунаевский с сыном, вдруг на кремлевской башне пробили часы и заиграли Интернационал. «Папа, это тоже твоя музыка?» — спросил сын. «Пока еще нет», — ответил папа.

Уманский долго хохотал.

А представитель нашей кинопромышленности Иванов загудел густым басом:

— Я купил кучу мексиканских пластинок, вот вернусь в Москву, приглашу гостей и Дунаевского и такой закачу ему концертик!

— Что вы на Дунаевского напали, когда сам Сталин сказал, что сдирать с заграничного можно и должно, только делать это надо с умом, — пыталась защитить композитора Рая Михайловна.

Эмигранты

Русская и еврейская эмиграции, с которой нам больше всего приходилось встречаться, была в основном та, которая попала сюда во время или после Гражданской войны. Большинство из них имели свое дело, многие получили здесь образование, были среди них богачи, были и неудачники, но одно общее было у всех: не сумев органически срастись с страной, где они живут, они нашли в ней только временный приют и тосковали о родной земле, о том местечке, где оставили детство и юность, а невозможность вернуться туда, хотя бы за тем, чтобы еще раз взглянуть, во что превратилась их Родина, усиливала их тягу к ней.

Их грызла эмигрантская тоска, они чувствовали себя чужими в этой стране. Не их солнце светит над ними, не их дождик поливает их, не их соловьи поют им, и даже те богатые, которые имели сытую, обеспеченную жизнь, не прекращали тосковать по Родине, у многих появилось даже чувство гордости за победоносное продвижение Красной Армии по Германии, и среди них всех было достаточно просоветски настроенных.

В Мексике было очень много троцкистов, которые весьма откровенно проявляли свою неприязнь к советским, как будто советские люди были виноваты в том, что произошло с Троцким.

Я, например, когда его выслали в 1928 году, со многими комсомольцам жарко спорила о том, что с Троцким поступили неправильно. Но сейчас я была уверена, что если бы он остался в России и не сумел бы со всеми другими удалить Сталина, то его постигла бы судьба всех остальных.

Была еще одна группа эмигрантов, — это неудачники. Они страдали оттого, что их талантов не поняли, их гения не оценили и что СССР — единственная страна, где их знания нужны и их оценят.

Прочитав в посольском бюллетене о Стаханове, Марии Демченко, они вздыхали:

— Если эти люди сумели в СССР стать депутатами Верховного Совета, то кем бы могли стать мы?

Третья категория эмигрантов были те, которые говорили:

— Мы Россию любим, побывать в ней хотим, но при Советской власти никогда туда не поедем.

Однажды в магазине, в первые дни нашего приезда в Мексику, ко мне подошла одна женщина и спросила:

— Вы из России? Что делается во всем мире!!! — и она разразилась потоками проклятий по адресу немцев.

— Вы скучаете о России, хотели бы вернуться обратно? — спросила я.

Она, посмотрев на меня внимательно, произнесла:

— Да скучаю, но вернуться не хочу. Перенесла я там столько, что не дай бог никому… И в тюрьме посидела, и права всякого лишена была…

Я очень хорошо поняла эту женщину, но мне было больно, очень больно слышать правду, высказанную русской женщиной в чужой стране. Сознание того, что она говорит именно правду, еще сильнее увеличивало мою боль. Я знала, что она имеет полное основание высказать свое мнение открыто.

Почему вместо того, чтобы постараться приложить усилия, улучшить отношения со всеми слоями населения, делалось все, что бы вызвать чувство не только неприязни, а прямо ненависти? Для чего и почему это делалось?

Эти люди в советском посольстве не бывали.

Школа при посольстве

По воскресеньям после двух часов дня все сотрудники с семьями приходили в посольство. Мужчины отправлялись на спортплощадку, женщины располагались на террасе или разбредались по парку.

В один из таких дней ко мне подошел Тарасов:

— Я видел ваших ребят, замечательные дети. А у нас здесь проблема со школой. Я отдал было своих в мексиканскую, но пришлось забрать их оттуда: здешняя школьная атмосфера не для наших детей.

— Я вижу здесь очень много детей, нельзя же их без школы оставлять.

Перспектива оставить детей без школы меня очень беспокоила, несмотря на то что я предусмотрительно захватила с собой все учебники на три года.

— Вот если бы у Уманского были дети, то была бы и школа.

— В Москве меня уверяли, что в Мексику уже командирован преподаватель. Куда же он девался?

— В Москве сидят безмозглые бюрократы, — с досадой ответил он, — недавно в Колумбию поехал учитель, где всего трое ребят, а у нас здесь двадцать человек, а учить их некому.

— При вашей помощи я берусь организовать школу, — заявила я. Он страшно обрадовался:

— Это же замечательно. Хотя я знаю, вам будет трудно.

— Ничего. Попробую.

Когда Уманскому доложили о моем предложении, он отнесся к нему равнодушно. Но я решила, что все-таки устрою школу.

Дело было непростым, надо было найти помещение, организовать ребят разного возраста — при посольстве были дети от первого до десятого класса но все же я добилась своего.

И вскоре при советском посольстве в Мексике возникла школа, а через три месяца из Колумбии приехала учительница по имени Зоя. Правда, она заявила, что может преподавать только русский язык и литературу, и преподавание всех остальных предметов: математики, физики, химии, географии и даже рисования, — я взяла на себя.

Попутчики и члены компартий

Мы часто встречались с людьми, которые, желая сблизиться с сотрудниками советского посольства, рекомендовали себя членами Коммунистической партии. Но советским служащим внушали, что от членов компартии — иностранцев нужно держаться как можно подальше, потому что среди них много провокаторов. К сожалению, это так и было.

Но а во время приемов их прикомандировывали к сотрудникам посольства помогать поддерживать порядок. Это было удобно, потому что они многих знали в лицо и могли присматривать или удалять нежелательных гостей. В этих случаях они свободно разгуливали по посольству и были довольны, что им доверяли.

Среди симпатизирующих было много культурных и интеллигентных людей, с которыми приятно было беседовать. Их очень интересовала сущность советской системы. Они задавали массу интересных вопросов, на которые я с большим пылом хорошего агитатора отвечала. От них я слышала, что мои разъяснения, им кажутся такими ясными, что даже Уманский не мог со мной сравниться.