Читать книгу "Париж - Эдвард Резерфорд"

– Мои родители сейчас живут в Фонтенбло, стареют. Сестра здорова. А старший брат три месяца назад умер. – Марк печально улыбнулся. – Вот почему я сейчас должен идти в контору – управлять, как и вы, семейным делом.

Тома Гаскон отказался брать деньги за кофе. Марк пообещал, что зайдет как-нибудь в его ресторан, и оставил чаевые.

Жерар. Мертв. До сих пор Марку с трудом в это верится. Он был у себя в кабинете, когда это случилось. К нему вбежал клерк с посеревшим лицом и повел его по коридору к кабинету хозяина. Брат сидел за столом – как обычно, только почему-то откинулся на спинку кресла в неудобной позе. Удар убил его мгновенно. Не было никаких признаков, никаких предвестий.

И Марку пришлось занять его место.

Он не мог избавиться от ощущения, что Жерар предвидел такой исход с того самого дня, когда впервые пришел к младшему брату с просьбой принять участие в управлении делами. Жерар сделал все, чтобы Марк, хоть и против воли и не испытывая ни малейшего интереса к торговле, получил представление о том, что такое опт и сбыт, кто основные поставщики и как с ними обращаться. Финансы до самой смерти контролировал Жерар, в том числе и по универмагу, но Марк узнал, как учитываются расходы и доходы и где хранится вся информация. В результате, когда миновало первое потрясение, Марк с удивлением понял: он отлично знает, что делать дальше.

В эти три месяца он неплохо справлялся. Более того, занялся проверкой всех сфер деятельности фирмы, желая убедиться, что его нигде не поджидает неприятный сюрприз.

Вот так он и сделал на прошлой неделе два ужасных открытия, которые не давали ему с тех пор покоя.

Жерар, конечно же, понимал, что он узнает о них. Более того, Марк догадывался, что брат хотел этого.

Интересно, что скажет тетя Элоиза, когда услышит обо всем.

Она почти не изменилась с годами, лишь иногда пользовалась тростью из эбенового дерева. Ее лицо оставалось гладким. В семьдесят лет она была столь же элегантна, как и в сорок.

Марк предложил отвезти ее в ресторан, но она предпочла легкий изысканный ужин дома, в своей квартире. Они ели под полотнами Мане и Писсарро. Он дождался десерта и только тогда рассказал о своих открытиях.

– У меня две плохие новости. Первая состоит в том, что на прошлой неделе я, проверяя старые счета наших поставщиков, обнаружил свидетельства одной сделки, которая имела место в пятнадцатом году.

– Мы кому-то должны?

– Не совсем. Хуже. Жерар вел дела с одним оптовиком на северном побережье. В Дюнкерке, если точнее. Они поставляли продовольствие французской армии.

– И что?

– Одна огромная партия продуктов – картофель, мука и тому подобное – пропала. Ее якобы захватили немцы. Но Жерару тем не менее заплатили.

– Пока не вижу в этом ничего дурного.

– Потом он продал эту же партию немцам.

– Ты уверен?

– Не может быть никаких сомнений. Но немцы, разумеется, ничего не получили. Он сказал им, что партию перехватила французская армия. Так что немцы заплатили ему еще, чтобы Жерар отправил им новую партию продовольствия.

– И ее он доставил?

– Нет. Он сказал, что и она досталась французам.

– Так кто же в конце концов получил этот груз?

– Французы. Но им пришлось платить за него. То есть Жерар продал одну и ту же партию четыре раза.

– По крайней мере, она досталась нам.

– Но это же мошенничество.

– Человек со взглядами Жерара сказал бы, что это патриотизм. Немцы заплатили дважды и остались ни с чем.

– Бог знает, что еще он проворачивал. Вопрос теперь в том, что мне с этим делать? Я был бы не прочь как-то посодействовать нашей армии.

– Прежде всего ни слова никому не говори о той партии. Ни слова! О ней уже не узнают, а если ты обо всем расскажешь, то только опозоришь память Жерара и наше имя. Подумай о его вдове и детях! Ты должен немедленно сжечь все документы. Или принеси мне, я сама сожгу. А потом забудь об этом. Разумеется, делай все, что сочтешь нужным, для нашей армии. Тебе будут благодарны, и это хорошо. В конце концов, ты ведь не принимал участия в этой афере, и я знаю, что сам ты никогда бы так не поступил.

– Я потрясен.

– Ты говорил, что у тебя две новости. Какая вторая?

– Это о «Жозефине». Универмаг работает в убыток. Причем с начала войны. Жерар всегда говорил мне, что магазин окупает себя. Но он лгал. Управлял магазином я, но финансовой стороной всегда занимался он сам. Я чувствую себя идиотом.

– Я ничуть не удивлена. Война не лучшее время продавать модные товары. Денег у людей мало.

– Тем не менее мы что-то продавали. Мы понизили цены, сменили ассортимент, сократили торговые площади. Но получается, магазин терял деньги. Почему он не сказал мне?

– Это была цена, которую, по его мнению, ему пришлось заплатить за то, чтобы привлечь тебя к делу. Он просто молодец, что пошел на это. Сейчас мы, как никогда, нуждаемся в тебе.

– Не знаю, что теперь делать.

– Конечно знаешь. Продай универмаг или закрой.

– Нет, это невозможно! Что будет с отцом? Он не переживет этого.

– Он коммерсант. Он поймет. Все, чего он хочет сейчас, – это спокойная старость в Фонтенбло.

– Но я не могу управлять оптовой торговлей.

– Можешь и должен. У Жерара две дочери и сын, которого в любой момент могут призвать в армию. Ты должен сделать это для них. Это твой долг.

– Но мои способности…

– Они могут подождать. Я люблю тебя, Марк, но тебе придется еще на некоторое время забыть о себе. Все, что у тебя есть, тебе дала твоя семья. Ты сказал, что хотел бы отплатить своей стране за то, что украл Жерар. Точно так же ты должен отплатить своей семье за жизнь в свое удовольствие.

– Не могу сказать, что дети Жерара мне симпатичны.

– Меня это нисколько не волнует. Марк, я всегда намеревалась назначить своим наследником тебя. Кому еще могу я оставить все эти картины? Но если ты не сделаешь теперь того, что должен, это будет означать, что ты ничем не лучше своего брата, и тогда я завещаю всю коллекцию какому-нибудь музею.

– Я всегда считал твой образ мыслей более возвышенным.

– Так оно и есть. Другие сейчас гибнут на фронте. Будь благодарен за то, что от тебя требуется такая малость.

– Знаешь, я так и думал, что ты скажешь нечто в этом роде, – вздохнул Марк.

Ле Сур не испытывал сомнений относительно своей судьбы. Его расстреляют. Он написал сыну два письма. Одно для цензоров. Второе переписал в трех экземплярах и дал трем товарищам в полку, которым доверял.

В письме Ле Сур объяснял, во что верит и почему поступил именно так, но не призывал сына следовать его примеру. Он советовал юноше самому решать, какой путь избрать, когда вырастет, а до тех пор думать только о матери и ее благополучии.