Читать книгу "Снежная королева - Джоан Виндж"

– Почему? Неужели из-за вашего нового назначения? О нем я тоже слышал… – Голос его зазвенел от гнева. – Им все возмущены, комиссар!

Ну, по крайней мере, один или двое, напротив, обрадованы сверх меры.

– Нет, мое назначение здесь почти ни при чем. – Ей было не по себе; она нахмурилась, представив, как вся полиция пережевывает сплетни об ее отставке, словно беззубые старики на городской площади. Решив, что жаловаться бесполезно, она тогда сдержала свой гнев, однако вскоре всем стало известно о том, как ее унизили. И она решила ни за что и ни с кем не обсуждать ни свое решение, ни свое прошение об отставке – она не была уверена, чего боялась больше: то ли того, что ее попытаются заставить переменить решение, то ли того, что никто ничего подобного не сделает.

– Почему вы мне ничего не сказали?

Она перестала хмуриться.

– Ах, БиЗед! У тебя и без меня неприятностей хватало. Зачем же было взваливать на тебя еще и эти заботы.

– У меня было бы вдвое больше неприятностей, если бы вы меня тогда не прикрыли, комиссар. – Подбородок его заострился и вздернулся вверх от одерживаемых эмоций. – Я прекрасно знаю – если бы не вы, я не имел бы теперь права носить эту форму. Я знаю, как много она всегда значила для вас… гораздо больше, чем для меня самого; я понял это только сейчас; мне ведь никогда не приходилось сражаться за нее… А теперь вы от нее сами отказываетесь… – Он потупился. – Черт возьми, если б я мог хоть как-то изменить ваше новое назначение, я из кожи бы вылез! Но я… – Он изучал шрамы у себя на запястьях. – Я больше уже не сын своего отца! «Инспектор Гундалину» – это все, что мне теперь осталось. И я десять раз благодарен вам за то, что у меня осталось хотя бы это. – Он снова посмотрел на нее. – Я имею право только спросить вас: почему? Почему именно Тиамат? В конце концов, отставка – это еще не конец жизни, но почему, черт побери, вы выбрали эту планету, если вам так хочется начать новую жизнь? С любой другой вы, по крайней мере, могли бы улететь, если она вам не понравилась!

Джеруша покачала головой и улыбнулась с решительным видом.

– Я не трусиха, БиЗед, и я всегда довожу начатое до конца. Я бы никогда не осталась, если бы у меня не было конкретной цели. И, по-моему, здесь меня ждут настоящие дела, хотя, может быть, это и звучит неправдоподобно. – Она подняла голову и посмотрела на окна космопорта, выходившие на летное поле – там, в одном из темных пустых залов Нгенет Миро незаметно наблюдал за отлетом последнего «челнока» и ждал ее, ждал того момента, когда она станет наконец неотделимой частью этого мира.

Гундалину смотрел на Джерушу озадаченно.

– Вы ведь всегда ненавидели эту планету, даже больше, чем я… Что же такое, клянусь именами десяти тысяч богов, могли вы тут отыскать?..

– Теперь я молюсь только одному богу. – Она покачала головой. – Богине. И, как мне кажется, работаю тоже во имя ее.

Он был потрясен, но, похоже, начинал догадываться.

– Вы хотите сказать, что служите… королеве Лета? То есть – Мун? Значит… вы и Мун?..

– Именно так. – Она кивнула. – Как ты догадался, БиЗед? О том, что она победила?

– Она приходила ко мне в госпиталь и рассказала обо всем. – Голос его казался безжизненным. – Я видел ее маску… Это – как сон! – Он изобразил что-то непонятное в воздухе и закрыл глаза, погрузившись в воспоминания. – Она приводила с собой Спаркса…

– БиЗед, что же с тобой будет?

– Она тоже спрашивал меня об этом. – Он словно проснулся. – Человек, лишенный лат, практически беззащитен, комиссар. – Он улыбнулся открыто и мужественно. – Но, может быть, именно поэтому он и более свободен. Это мир… этот мир непременно сломал бы меня. Но Мун доказала мне, что даже я могу склониться, но не сломаться, если покорюсь ему. Во мне самом и в нашей Вселенной заключено куда больше возможностей, чем я предполагал. Там найдется место и всем моим мечтам, и всем моим кошмарам… Там есть место и для героев, упавших в сточную яму, и для тех, кто в каждом зеркале видит лишь свое отражение; там можно встретить святых, живущих на промерзших пустошах, и лживых глупцов, что восседают на троне мудреца, и там множество голодных тянут свои руки в мольбе, которая никогда не получит ответа… Все становится возможным, если найдешь в себе мужество признать, что все на свете относительно. – Горькая, но самоуверенная усмешка скривила его губы. Джеруша слушала молча, не веря собственным ушам.

– Жизнь всегда представлялась мне в виде идеально ограненного и отшлифованного бриллианта, комиссар, – острые четкие грани, прозрачность, идеальная форма. Жалкие мыслишки, разумеется, бродили в моей душе, но там и оставались до поры до времени. Теперь же… – Он пожал плечами. – Острые грани бриллианта порой преломляют свет так, что родятся многочисленные радуги, и в их свете все становится нестойким, зыбким. Не знаю, смогу ли я снова видеть все столь же четко, как прежде. – В голосе его невольно зазвучали трагические ноты.

Но с таким видением мира тебе цены не будет! Джеруша заметила, как он без конца ищет что-то в безбрежности опустевшего космопорта, то и дело поглядывая на ближайшую дверь, словно ожидая, что новое видение мира каким-то образом позволит ему в последний раз увидеть Мун.

– Нет, БиЗед. Ее здесь нет. Для нее космопорт – запретная территория.

Взгляд Гундалину вдруг прояснился; он остро посмотрел на нее.

– Да, мэм. Я законы знаю. – Но по тону его было ясно, что даже законы природы кажутся ему теперь несовершенными; а уж законы, созданные людьми, представляются такими же ущербными, как и те люди, что их создают; что он отлично понимает, кто такая Мун и в чем она, Джеруша, намерена ей помочь… что он готов отступить в сторону и не мешать им. – Может быть, оно и к лучшему. – Он явно не верил собственным словам.

– Я постараюсь как можно лучше заботиться о ней ради тебя, БиЗед.

Он застенчиво засмеялся – в смехе его угадывалась нежность.

– Я знаю, комиссар. Но что может быть сильнее ее самой?

– Равнодушие. – Джеруша сама удивилась собственному ответу. – Равнодушие, Гундалину, – самая великая сила во Вселенной. Оно все может сделать бессмысленным. Любовь и ненависть не способны противостоять равнодушию. Благодаря ему процветает чудовищная несправедливость. Само по себе равнодушие пассивно, но оно открывает дорогу другим силам. Именно это и делает его столь могущественным.

Он медленно покивал в знак согласия.

– И может быть, именно поэтому Мун вызывает у людей такое доверие. Она не равнодушна, она все принимает близко к сердцу, и люди, соприкоснувшись с ней, становятся не безразличны сами себе. – Гундалину снова уставился на свои свежие еще шрамы на запястьях. – Она даже это умудрилась сделать почти невидимым…

– Ты мог бы тоже остаться здесь, БиЗед.

Он покачал головой, руки его бессильно упали.

– Был такой миг… но только не теперь. Не одна лишь моя собственная жизнь переменилась. Я больше не принадлежу этому миру. Нет, – он вздохнул, – теперь существуют две планеты, которые я, по всей вероятности, никогда больше не увижу, ну разве что через тысячу лет. Тиамат и Харему, моя родина. – Он пошатнулся и сел на один из контейнеров. – Моим соотечественникам эти шрамы всегда будут видны, даже когда они станут практически незаметны. Что ж, остается еще целых шесть планет – есть из чего выбрать! Кто знает, что я смогу обрести где-то там?.. – Но взгляд его упорно возвращался к дверям космопорта в поисках того, чего ему никогда уже не найти.