Читать книгу "Кромешник - О'Санчес"

Хрыч любил обставлять дело театральными эффектами: он объявил несчастному отцу Амелио, что вручает судьбу подозреваемых в руци Господни, пусть-де, мол, святой отец укажет на виноватого, всевышний не попустит ошибки… Отец Амелио, уразумев, что от него хотят, – осел на пол почти без памяти, но это его не спасло: вылили ведро воды на голову, подняли на ноги и повторили, чтобы протянул перст и указал виновного. Дальнейшее падре смутно помнил, потому что омрачён был разум его, только впоследствии понял из посторонних уст, что попытался слабыми своими пальцами выцарапать Хрычу глаза. Отца Амелио сперва унимали, потом отоварили дубинкой по голове и отволокли на место. Утром на своих койках нашли двух покойников – обоих шнырей: таков был соломонов суд Хрыча. И тогда отец Амелио, собрав все свои силы, дотерпел до развода и выкрикнул анафему Хрычу.

Следствие зашло в тупик – один-единственный свидетель, да и тот ушибленный. Тем более что вину взял на себя (за два куба чаю и блок сигарет) помоечный пидор с нераспечатанными двадцатью годами срока. Администрация прекрасно понимала, что к чему, но все, что могла сделать для бедного священника, – отправить его в другую зону, где до него не дотянулись бы скуржавые.

– Скажи мне, святой отец, ты ведь сана лишён?

– Только рясы, сын мой. Один лишь Господь лишить меня может сана, за мои грехи в будущем и прошлом. – Отец Амелио стоял перед шконкой Гека, по-монашески сунув крест-накрест руки в рукава своей выцветшей до голубизны, но чистой робы.

– А как же ты узнаешь, если оное случится? Земные глашатаи воли Его для тебя, как я понимаю, не авторитет?

Отец Амелио поднял на Гека глаза, устремлённые до этого в бетонный пол.

– Извини, сын мой, я не совсем понял вопроса?

– Как ты узнаешь волю Всевышнего, не перепутав её с гордыней собственной либо наущеньем дьявольским?

– Я смиренный и недостойнейший раб Господа нашего, всеблагого и всемудрого, грешен я и неискусен в риторике, но глас Господа – не перепутаю, нет, не перепутаю…

Гека развлекла страстность и доверчивая твердолобость отца Амелио, он решил подшутить над ним.

– Ой ли? Не грех ли гордыни движет твои уста в подобной речи, святой отец?… Э-э! Моя очередь, святой отец, откроете варежку, когда я закончу. Итак, из твоих слов получается, что не нужен тебе посредник, толкователь и арбитр в твоих взаимоотношениях с Господом и волей Его?

– Именно так, сын мой, прости, что попытался перебить тебя. Не нужны мне посредники и толкователи воли Его.

– И Римский Папа в том числе? Согрешит ли он, утвердившись в ином, отличном от твоего мнении о воле Божьей?

– Почему он должен иметь иное мнение? Непогрешим Святой наш Отец, я написал ему о себе и жду ответа из Ватикана. Он поймёт мою правоту и даст прощение, и отпустит мне мои вольные и невольные прегрешения.

– Ну а как прочтёт и не согласится?

– Буду молиться Господу, чтобы просветил меня в воле Своей!

– Считай, что твои молитвы услышаны. Я тебя просвещу и все тебе открою. Можешь считать меня посланцем Господним, узри же чудо…

Отец Амелио твёрдо перекрестился раз, другой, наконец собрался с духом:

– Не кощунствуй сын мой, не богохульствуй, прошу тебя! Может быть, и велик авторитет твой в узилищах земных, но для Небес ты лишь червь в кучке зловонного праха. Я буду молиться за тебя, ибо душу твою искушает нечистый. – Отец Амелио вновь перекрестился, тихим шёпотом творя молитвы.

Гек сделал минутную паузу, чтобы не перебивать религиозный экстаз отца Амелио, а потом продолжил:

– Само собой, грешен я, святой отец. Так грешен, что подозреваю – отступился от меня Господь, да и Дьяволу теперь нечего волноваться и сторожить мою душу от всепрощающего Господа и его пронырливых ангелов, никто её не отобьёт и не украдёт. Всеми грехами одержим я, а в настоящую минуту больше всего обуревает меня жажда прелюбодеяния… Но увы, не согрешить – архангелы не выпускают… Так о чем я… Ага. Но сейчас речь идёт не обо мне. О тебе, святой отец. А я лишь озвучиваю волю Его и мнение Его по ряду вопросов. Почему бы и нет, собственно говоря? Для Господа нашего, с его запасами милосердия – почему бы и не избрать уста закоренелого грешника, чтобы?…

– Наущения нечистого – вот что тобою движет, сын мой. Опомнись и молись, молись изо всех сил, молись, и я встану молиться рядом, сын мой. Сатана не всемогущ!

– Но хитёр. Я говорю – Сатана хитёр. Помолчи, а то мы ходим вокруг да около и никак не сказать мне то, к чему я призван высшими силами… В прежнем твоём узилище Хрыч понуждал тебя отдать на заклание одного из двух человецев по выбору твоему. Так?

– Кто о…

– Ты отвечай чётко и желательно кратко, без богословских красот и рассуждений о свободе воли. Так было?

– Да.

– Ты отказался?

– Отказался. И никто никогда…

– Стоп. Будь добр, повтори вкратце, святой отец, что тебе предложили и от чего ты отказался. Может быть, я и в тенётах дьявольских, но, надеюсь, своим вопросом не склоняю тебя ко греху?

– Правда безгрешна, а мне скрывать нечего в жизни моей. Узник, по прозвищу Хрыч, дьяволово отродье, хотел, чтобы обрёк я живую душу на смерть. Я же отказался.

– Прекрасно и благородно… было бы. Почему – было бы? Святой отец, я располагаю только тем, что услышал от тебя, и ничем больше. Не позволяя домыслов и догадок, а также гадания на кофейной гуще, спрошу лишь: твоя последняя фраза – истина или наущение дьявольское? Ещё не поздно, отрекись от неё, признай грех…

– Не отрекусь, отвечаю душой за каждое слово.

– Азартно. Однако душа – не лавы, на кон не поставишь… Хрыч – отродье сучьё. Не знаю, как на небесах, а в земной юдоли от ножа ему укрыться будет вовсе нелегко. Но если даже душа его и висит на х… у нечистого, то его предложение к тебе – это глас… Это ещё вопрос – чей… Да, вопрос, который предстоит сейчас обдумать тебе, а не Иоанну Хризостому. Чьё это было предложение: небес или ада? И от чьего предложения ты отказался… Тихо, я же сказал! Теперь выслушай, подумай малость… и можешь потом говорить сколько угодно, я стерплю. Что тебе предложили и что ты услышал: выбрать, у кого отнять жизнь… или кому сохранить?… Утром, как я помню из твоих слов, оба ведь жмурами обернулись… Так каков был твой выбор, святой отец, и от чего ты отказался – губить жизнь или спасти жизнь?…

Отец Амелио вскинул было руки, да так и замер с открытым ртом. Население камеры с весёлым любопытством прислушивалось к диспуту: а ведь пахан-то – утёр нос долгополому, ишь – стоит да трусится весь, и крыть нечем.

– Вот почему вещал я о гордыне, способной исказить самое послание Божие… Покайся же, отец Амелио, велик и чёрен грех твой, под стать Хрычевому…

Тут промолчать бы Геку, не добивать бесталанного отца Амелио, но не удержался и бросил он эти глумливые слова. Отец Амелио уронил руки вдоль хилого тела, согнулся и без единого слова побрёл к своей шконке на нижнем ярусе. В тот день отказался он от обеда и ужина, почти все время лежал, бормоча про себя тихо-тихо, а что бормотал – не понял никто, должно быть, молился…