Читать книгу "Охотник за смертью - Наталья Игнатова"

Когда вечером через небо потянулся косяк лангольеров, они уже даже не удивились.

Лангольеры, те, да, удивились – Паук, хоть и уставший был, а двоих отловил из интереса, – вряд ли с ними раньше так поступали.

Они Альгирдаса, кстати, здорово достали. Были сочтены вредными, правда, не для смертных, а для фейри, для тех фейри, кто живет вне времени, и прошлого с будущим не различает, после чего отданы на съедение разведчикам. Но еще больше его достал Макс, который, отчаявшись объяснить, что это за создания (не только лангольеры, а все, кто попался разведчикам на подходах к белому пятну), обозвал Альгирдаса первобытным и сказал, что на его месте вообще не высовывался бы из Воратинклис.

Почему Макса не скормили духам, Маришка не поняла. Может быть, потому что он сразу извинился.

А мысль им с Максом в головы пришла очень простая. Поблизости от белого пятна каким-то образом воплощаются человеческие фантазии. Может быть, там, внутри пятна, живет такое существо, или такие существа, которые делают фантазию реальностью?

Орнольф слушал их так же внимательно, как Альгирдас. Но понимал, хотелось верить, все-таки лучше. Время от времени он поднимал руку, делая знак помолчать и негромко говорил что-то Пауку на языке Ниэв Эйд. Переводил. Трудно поверить в то, что их древнее наречие включает в себя нужные слова, однако Орнольфа Паук не переспрашивал. Лишь молча кивал.

– Похоже на бред, – подытожил наконец рыжий.

Альгирдас только грустно вздохнул и по-кошачьи грациозно свернулся на подушках, склонив голову Орнольфу на колени.

– Нет, не похоже, – произнес он задумчиво, – если, конечно, ты все правильно пересказал.

– Настолько, насколько это вообще возможно, – Орнольф задумчиво гладил его лицо кончиками пальцев, ласкал гладкую, бледную кожу, острые скулы, коснулся тяжелого бесцветного камня в мочке правого уха. – Хельг, люди не могут придумать того, чего нет. Они всегда придумывают то, что существует на самом деле. Тебе ли не знать, что все фантазии, так или иначе, были воплощены задолго до того, как люди научились фантазировать.

– Неправда, – Паук почти мурлыкал, – это смертные так думают, и то не все. А фейри знают, что люди могут давать имена, навязывать форму и воплощать идеи… ужасные или прекрасные. Люди стали бы опасны для дивных народов, научись они пользоваться этой способностью. – Он помолчал, давая Орнольфу или любому желающему время на возражения, не дождался и продолжил непонятно: – Мы воплотили Сенаса, помнишь?

– Ты воплотил Сенаса, – Орнольф нахмурился, – и многих других потом. Богоборец… Конечно, я помню. Но ты уникален, любовь моя. А кроме того, все боги, изгнанные тобой, так или иначе, существовали, пусть даже в виде абстракций.

– Точно. Ты помнишь, зачем я это сделал?

– Син думал, что с твоей помощью люди смогут получить свободу…

– А люди немедленно придумали себе новых богов, – подхватил Альгирдас, – других, но очень похожих. И эти, новые, стали такими же реальными, как те, которых я изгнал. Даже получили власть над смертными, несмотря на то что полностью от них зависят. Идеи, рыжий, говоря твоими словами – абстракции, выдуманные людьми, населяют Срединный мир наравне с высокими и высочайшими владыками. Они существуют. Так что же говорить об обычных чудовищах, созданных человеческим воображением?

Маришка невольно поежилась. Только-только начинаешь к ним привыкать, к этим двоим – странным, но таким близким, что странности как-то скрадываются, – как вдруг слышишь что-нибудь новое, неожиданное, невероятное и снова задумываешься: а что ты знаешь о них? О тех, с кем рядом живешь уже почти год?

Язык Ниэв Эйд Маришка знала только в пределах, необходимых для создания заклинаний. И, наверное, это к лучшему. Потому что иначе она узнавала бы что-нибудь новое гораздо чаще. Да… избави бог знать, о чем говорят между собой Паук и Касур, достаточно подозрений в том, что они обсуждают темы не менее пугающие, чем эта.

Как их понимать? Люди что, сами придумывают чудовищ, которые убивают людей?

– Очкарика вспомни, – пробормотал Макс, почувствовав ее состояние, – его обычные школьники придумали.

Как раз Очкарика Маришка и вспомнила, потому и испугалась. А ведь они с Максом сами десять минут назад объясняли Орнольфу, что многочисленная нечисть вокруг белого пятна – плод человеческого воображения.

Да. Объясняли. И очень хотели услышать, что это бред. Орнольф ведь и сказал, что это бред. Тем более неприятным стало открытие, что Орнольф, оказывается, знает далеко не все. Или вообще ничего не знает, а? Почему он слушает Паука? Тот же ни черта не смыслит в людях!

Паук был главным в их команде, он говорил, что и как нужно делать, он дрался, он находил поселки, он был в курсе того, что и где происходит… Но как только речь заходила о смертных, командование принимал Орнольф. Альгирдас самоустранялся, иначе не сказать, он очень редко контактировал с людьми, и по большей части это происходило случайно, по неосторожности. А Орнольф все знал. Вообще все. И всегда мог объяснить. Все. Очень неприятно было бы выяснить, что он может ошибаться. Потому что, если он сейчас ошибся, если прав Альгирдас, значит…

– Все ужасно, – пробормотала Маришка.

Она помнила Очкарика. Монстра, от начала и до конца придуманного людьми. Она помнила, как чуть не умерла, когда они с Альгирдасом готовились к охоте на это чудовище.

Нет! Конечно же, прав Орнольф! А Паук ошибается. Это правильно, так и должно быть, так всегда бывает, разве нет? Паук совершает ошибки, Орнольф исправляет их…

Или это очередная иллюзия, которая существует только потому, что кажется правильной? Вспомнить бы хоть раз, когда Паук действительно ошибся, хоть раз, когда Орнольф оказался прав, запрещая ему что-то…

Но это же просто смешно. Трусливые создания, удирающие от духов-разведчиков, все эти киношные монстры, чудики из страшных книжек – в них нет ровным счетом ничего ужасного. Даже «чужие» – Маришку передернуло при воспоминании о пещере с кладкой, – но тем не менее даже эти чудовища не так уж страшны. Они материальны, уязвимы для чар, а Паук вообще разделывается с ними не глядя.

– Все ужасно, – повторил вслед за ней Альгирдас. Ясный, пронзительный взгляд ярко-зеленых глаз противоречил тягучему, томному голосу, – но вы же не верите, Малышка. Вам нужны века, чтобы поверить в реальность фантазий: то, что придумывает один человек, отрицают десятки, над тем, во что верят сотни, смеются миллионы, и так без конца. Мало у кого находится достаточно сил, чтобы воплотить свои выдумки… Мало у кого находится достаточно веры.

Он вдруг выпрямился и сел, одним гибким, нечеловеческим движением оказавшись в объятиях Орнольфа, лицом к лицу, и продолжил уже совсем другим тоном, все так же тихо, но очень тревожно:

– Я ничего не знаю об этих нелепых созданиях. Но если дети правы, нелепицами дело не ограничится. А мы уже несколько дней не встречали обычных фейри, даже низших – ни одного, только этих вот, придуманных. Может быть, они сильнее? … – без всякого перехода он заговорил на языке Ниэв Эйд, запнулся, бросил растерянный взгляд в сторону Маришки и ребят и беспомощно посмотрел на Орнольфа.