Читать книгу "Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сижу в кресле у открытого окна и читаю. С жадностью читаю рассказ о большой любви, Арман и Маргарита пахнут весной. Взгляд тонет в облаках цветущих яблонь. Вся эта история тихо и безнадежно сентиментальна, как всякая любовь. Достаю из чемодана ноты и открываю «Invitation à la valse» Вебера{36}. С волнением смотрю на быстрый пассаж, который Маргарита не могла плавно сыграть. Правда, сложно. Я хотел бы поговорить с ней и сказать, что она должна играть по одному такту и без педали. Это, должно быть, как прикосновение палкой к штакетинам забора, когда бежишь вдоль него. Переворачиваю ноты и тихо насвистываю мелодию, навсегда связанную с Маргаритой. Книга все-таки благородная. Как и всякая настоящая любовь. Мне кажется, что человек, не любивший по-настоящему, не может прочувствовать эту историю. Глубокая любовь содержит в себе много сентиментальности и «помпезности», вещей, на первый взгляд мелких, пригодных для пародии. Мне бесстыдно легко читать эту «мыльную оперу», и грудь наполняется нежным трепетом. Где-то в глубине души я улыбаюсь сквозь слезы. Повсюду бледная улыбка Маргариты. В открытое окно врываются порывы теплого воздуха, и лежащий посередине комнаты клубок пыли покатился под кровать. Звуки фортепиано наполняют мой слух. Плавные звуки вальса, белое платье в свете свечей, а потом весенний дождь быстрых переходов пассажа.
4.4.1943
Солнце и весна. Воскресенье. Воробьи сходят с ума. Кролик консьержки сбежал из клетки и осторожно обследует двор. Одно ухо у него свисает набок, он очень смешной. Белый шарик пуха на ногах. Я смеюсь, поскольку в его в движениях есть что-то воровато-шаловливое. Он медленно проскальзывает в кусты, внезапно вываливается из них и мчится вперед на бешеной скорости. Я наклоняюсь через перила и бросаю хлебные крошки. Воробьи ныряют с дерева на землю, хватают добычу и удирают. Кролик что-то понял, но не совсем. Он смотрит на воробьев, и у него трогательно глупое выражение. Почти видно, что в голове у него все спутано и замутнено. Консьержка вышла из «ложи» шагом жирной утки, что-то прокрякала, вошла в уборную, как всегда не закрывая дверь. Спустила воду и вылезла. В утренней и солнечной тишине вода шумит как настоящий водопад. Консьержка снова крякает сама себе и пытается поймать кролика. Солнце уже освещает крыши домов и скоро доберется до нашей комнаты. Я голоден и с нетерпением жду завтрака и первую сигарету. Мы поедем на велосипедах в лес. Абсолютно ни о чем не думаю. Живу. Горячий чай, хлеб с сыром, потом с вареньем. Сигарета. А потом мне хочется нырнуть в умывальник. Брожу по комнате голый. Жаль, что еще рано кататься в шортах. Из соседних домов доносится музыка по радио. Запел откармливаемый к Пасхе петух, висящий в клетке у кого-то на балконе. Только бы он дождь не накукарекал. Старая Хорватова, бабушкина служанка, всегда говорила, что если петух поет среди дня — это к «плюху». Об од-ном моем кузене она говорила, что «он такой чистый, что можно было бы из него кофе пить». Бабушка говорила: «эта старая хорватка» — и утверждала, что в Кракове все дороже, чем в Бохне. Мы решили сначала пообедать, а потом уже ехать. Спускаюсь вниз к велосипедам, и вдруг адский грохот. Залп зениток по всему Парижу. Потом отдаленный гром, длившийся минуту, может, две, и приглушенный гул моторов. Я выскочил во двор, но ничего не видно. Пролетели, затерявшись высоко в синеве весеннего неба. Я приготовил велосипеды, мы пообедали. Выезжаем. На проспекте Домениль тянется сплошная цепь людей в направлении Венсенского леса. Скрипят детские коляски, шарканье тысяч ног. Все идут медленно, расслабленно и лениво. Уже появились сообщения, бомбили завод «Рено». Много убитых людей на ипподроме «Лоншан», где несколько бомб упало в толпу людей. Американцы дали маху, где «Лоншан» и где «Рено»? Массовое производство. Там смерть, человеческие клочья и руины домов, сотни погибших и тысячи оплакивают своих близких, здесь солнечный день, толпы отдыхающих людей, беззаботное настроение пенится в бокалах игристого вина, которое пьют на террасах. Garçon, un verre de mousseux[722]. Смех, парень целует девушку, мать играет с ребенком, я еду и наслаждаюсь солнцем. Момент напряжения прошел, грохот и рокот
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский», после закрытия браузера.