Читать книгу "Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков"

Перспектива. Святилище Ясукуни было уничтожено бомбардировками американской авиации в конце Второй мировой войны, но было восстановлено. В настоящее время оно представляет собой оплот «правых» политических сил, взывающих к возрождению «традиционной» Японии. Парадокс состоит в том, что в Японии трудно найти место, которое бы столь зримо напоминало о влиянии Запада: территория святилища и его окрестностей буквально нашпигована статуями военных героев, примером для которых являются худшие европейские образцы.

Ко дню триумфа тиражом в 3 миллиона 999 тысяч экземпляров была отпечатана почтовая марка с изображением захваченных трофеев. Как и на всех других почтовых марках императорской Японии, Мэйдзи присутствовал на марке опосредованно – в виде 16-лепестковой хризантемы. В пару к ней в первый и в последний раз была представлена пятиконечная звезда – символ доблестной «народной» армии. На марках в честь японско-китайской войны изображались принцы Арисугава и Китасиракава. На сей раз члены императорской фамилии представлены не были, победа представала как всенародная. Наибольших почестей в эту войну удостоился уроженец Сацума адмирал Того. В отличие от прошлой войны, высшие почести доставались уже не принцам, а выходцам «из народа». Победу разделили на всех.

Министерство связи выпустило также 100 тысяч наборов памятных открыток в связи с празднованием победы над Россией. На них были представлены: военно-морские торжества 23 октября 1905 года, императорский объезд войск в Аояма 30 апреля 1906 года, святилища Исэ и Ясукуни. С этого времени открытки становятся мощным средством внедрения официальных ценностей в сознание простых японцев, которые, как известно, были большими любителями писать письма. Благодаря почте портреты военных героев и священные для империи места (мост Нидзюбаси, Дворцовая площадь, главные святилища и т. д.) также становились обозримыми для всех тех, кто не мог увидеть их лично.

Ликование по поводу победы было почти всеобщим. Журналисты захлебывались от малоудобоваримой смеси патриотизма и восторга. Мало того, что японская империя победила российскую. Это была вообще первая победа азиатской страны над европейской! Победа «языческой» Японии над христианством. Пожалуй, это время стало рубежным в отношении Японии к христианству. Если боги синто сумели одолеть христианского Творца, то какой смысл возносить ему молитвы? Проповедники христианства в Японии приуныли.

Официальные идеологи убеждали: войну помогли выиграть синтоистские боги. Однако именно в этом году были предприняты гонения на синто. Но на синто не государственный, а на синто народный. Государство в очередной раз посчитало, что святилищ чересчур много, они плохо поддаются руководству из Центра, в них трудно унифицировать обряды и мысли. Чиновники входили в раж, разнообразие раздражало. Поэтому решили количество святилищ и кумирен решительно сократить – ведь их насчитывалось около 190 тысяч! Власти держали курс на то, чтобы в каждой деревне или городском районе осталось не больше одного святилища. Правительство мыслило административными единицами, под которые они подгоняли жизнь. Разрушение культурного многообразия было принципиальным курсом правительства, его административной мечтой. Святилища стали снова укрупнять. Действия в этом направлении были предприняты еще до войны, но потом стало не до этого.

О масштабах сокращения числа святилищ свидетельствуют такие цифры. Если раньше в префектуре Миэ, где находится святилище Аматэрасу, насчитывалось 10 411 святилищ и кумирен, то теперь их осталось только 989. В префектуре Вакаяма их было 3772, осталось 879. Паланкины со святынями покидали пределы своих деревень, крестьяне провожали их до околицы и заливались слезами[346]. Теперь к своим местным божествам обратиться за помощью стало труднее. Теперь жители находились под защитой общенациональных святынь. Душам погибших за страну воинов предписывалось поклоняться не столько дома, сколько в Токио, в святилище Ясукуни. Новое счастье заключалось в том, чтобы почувствовать себя клеточкой общенационального тела.

В России не работали заводы и учебные заведения. Люди были недовольны своими правителями и бастовали. В это же самое время в Японии школьники и студенты тоже не учились – по приказу властей они в очередной раз выстраивались на улицах по поводу очередного празднования в честь победы над Россией.

Но все-таки находились люди, которые отдавали себе отчет в том, что не все идет так, как надо. Как это ни странно на первый взгляд, среди них был и победоносец – генерал Ноги. В день своего триумфального возвращения в Токио он совершенно неожиданно доложил императору, что хотел бы вспороть себе живот – слишком много людей он положил при осаде Порт-Артура. Там же погибли и два его сына. В своем стихотворении на китайском языке Ноги совсем не по-военному горевал о потерянных жизнях:

Государево миллионное войско повергло наглого врага. Осада крепости и битва в чистом поле воздвигли гору трупов. Сгораю со стыда: как взгляну в глаза старым родителям? В день песен победных сколько людей вернется домой?

Генерал горевал не зря. Если победы японского флота можно признать безоговорочными, то относительно успешных действий сухопутных войск все серьезные эксперты испытывали сомнения. Ноги просил у императора разрешения умереть. Однако в обществе, которое полностью отождествляет себя с государем и государством, никто не волен распоряжаться своей жизнью самостоятельно. В ответ на нижайшую просьбу верноподданного Ноги император сказал, что сейчас для самоубийства – неподходящее время, но если тот действительно исполнен такой решимости, то пускай он сделает это уже после смерти самого императора.

Мэйдзи, разумеется, тоже отдавал себе отчет в огромных потерях, понесенных в победоносной войне.

В этой битве, Что не знает Примеров, Так много людей С жизнью расстались…

И адмирал Ноги, и император Мэйдзи скорбели о потерянных жизнях. Но о жизнях японцев. Русские в список потерь не входили. Справедливости ради следует заметить, что Николай II и российский генералитет тоже не слишком горевали об убитых японских солдатах. А о жизнях своих парней они беспокоились намного меньше, чем их японские коллеги.

По сути, война не решила никаких проблем. Россия проиграла войну, но не была повержена. Она по-прежнему оставалась соперником Японии на Дальнем Востоке. Конечно, победа льстила державному самолюбию японцев, но комплекс неполноценности по отношению к Западу побежден не был. Японцы продолжали твердить, что блистательный писатель Ихара Сайкаку (1642–1693) – это японский Боккаччо; замечательный драматург Тикамацу Мондзаэмон (1653–1724) – это японский Шекспир; известный экономист Тагути Укити (1855–1905) – это японский Адам Смит; горный хребет в Центральной Японии – это японские Альпы; 209-километровая речушка Кисо – это японский Рейн (1320 км).

Один из героев повести Нацумэ Сосэки «Сансиро» говорит молодому человеку, своему попутчику: «Бедняги мы с вами. Ни лицом не вышли, ни ростом не удались, и ничто нам уже не поможет: ни победа в войне с Россией, ни даже превращение Японии в перворазрядную державу. Впрочем, под стать нам и дома, и сады. Вы вот не бывали еще в Токио и не видели Фудзисан (Фудзияму. – А. М.). Она скоро покажется. Это единственная достопримечательность Японии. Больше похвалиться нечем. Но ведь Фудзисан существует сама по себе. Не мы ее создали»[347]. Относительно светского раута, устроенного уже после войны, в другой своей повести – «Затем» – автор мимоходом замечает: «Среди множества гостей самыми почетными были англичане: очень высокий мужчина, не то член парламента, не то коммерсант, и его жена в пенсне, настоящая красавица. Просто грешно было с ее внешностью появляться среди японцев»[348]. В другом месте Нацумэ сравнивал Японию с лягушкой, которая пытается надуться до размера коровы[349].