Читать книгу "Мотылек - Анри Шарьер"

Сегодня поднялась ужасная суматоха: из колонии бежал Гастон Дюрантон, по прозвищу Хлынога, и прихватил с собой семьдесят тысяч боливаров из сейфа начальника.

Его история такова. Еще ребенком он попал в детскую исправительную школу на острове Олерон и работал там в обувной мастерской. Однажды кожаный ремень, пропущенный под ступней и удерживающий ботинок на колене, лопнул, и Гастон получил вывих бедра. По небрежности врача головка бедра не попала в свое место в вертлюжной впадине. В результате мальчишка на всю жизнь остался скособоченным. Больно было смотреть, как он идет, худой и скрюченный, волоча за собой непослушную ногу. В двадцать пять он попал на каторгу. Ничего удивительного в том, что после длительного пребывания в исправительной школе он вышел из нее вором.

Все его звали Хлынога. Почти никто не знал настоящего имени Гастона Дюрантона. Хлынога – и все тут. Но с каторги, хотя и скособоченный, он все-таки бежал и добрался до Венесуэлы. В то время в стране заправлял диктатор Гомес. Редкий каторжник выживал в условиях репрессий. Были исключения, в частности доктор Бугра, но только потому, что он спас все население острова Маргарита от эпидемии желтой лихорадки. Жители острова занимались охотой за жемчугом.

Хлыногу арестовала специальная полиция Гомеса, так называемая Sagrada («священная»), и отправила на строительство шоссейных дорог Венесуэлы. Заключенных – французов и венесуэльцев – приковывали цепями к чугунным шарам, изготовленным в Тулове, на которых был изображен знак королевской лилии. Жалобы французов встречали один ответ: «Но ведь эти цепи, кандалы и шары сделаны в вашей стране! Видите – лилия!» Короче, Хлынога бежал из «летучего лагеря», когда он работал там на строительстве дорог. Через несколько дней его поймали и возвратили в эту так называемую передвижную тюрьму. Перед всеми заключенными его раздели догола и разложили на земле животом вниз. Приговорили к порке, прописав сто плетей.

Редко кто выносит восемьдесят ударов. Хлынога вынес, очевидно, благодаря своей сухощавости: когда он лежал на земле, плетка никак не приставала прямо к печени, которая от прямого удара с оттяжкой могла бы лопнуть изнутри. По заведенному правилу, исполосованное в клочья тело посыпают солью и человека оставляют лежать на солнце. На голову ему кладется широкий мясистый лист какого-нибудь растения: наказуемому умереть под плетьми не возбраняется, а от солнечного удара никак нельзя!

Хлынога вышел живым из средневековой пытки, и когда первый раз поднялся на ноги, к своему удивлению, обнаружил, что скособоченность пропала. Удары плетки разорвали неправильные спайки тазобедренного сустава, и головка бедра встала на свое место. Солдаты и зэки кричали о чуде, никто так толком ничего и не понял. В этой суеверной стране иначе нельзя и подумать – только Господь воздал Хлыноге за все его страдания. С того дня на него не надевали кандалы и не привязывали к чугунному шару. Его стали опекать, поставили на распределение питьевой воды. Он быстро поправился, разъелся на дармовых хлебах и стал крепким и сильным парнем.

Во Франции было известно, что многие беглые каторжники работают в Венесуэле на строительстве дорог. Власти посчитали, что было бы лучше направить национальную силу и энергию во Французскую Гвиану. С этой целью в Венесуэлу прибыла правительственная миссия во главе с маршалом Франше д’Эсепре, потребовавшая у диктатора вернуть дармовую рабочую силу во Францию – попользовался, и хватит.

Гомес согласился, и за французами в порт Пуэрто-Кабельо пришло судно. Многие каторжники, стекавшиеся сюда, строили другие дороги и об истории с Хлыногой ничего не знали, поэтому при встрече с ним разыгрывались забавные сценки.

– Привет, Марсель! Как дела?

– А ты кто?

– Хлынога.

– Не смеши. Что ты меня разыгрываешь?! – возражали встречные, видя перед собой высокого, красивого и веселого парня, крепко и прямо стоявшего на обеих ногах.

Хлынога был молод, и ему очень понравилась собственная шутка. Поэтому, пока шла погрузка французских каторжников на корабль, он то и дело подходил к своим бывшим знакомым, представляясь вышеописанным образом. Те, конечно, не верили своим глазам. Я слышал этот рассказ на Руаяле, когда меня снова привезли на каторгу, из его собственных уст. И от других тоже.

В 1943 году он снова бежал и высадился в Эль-Дорадо. Он заявил властям, что уже бывал в Венесуэле, конечно не добавляя, в каком качестве. Его сразу определили на кухню вместо Шапара, а сам Шапар занял место садовника. Вот так и очутился Хлынога в доме начальника колонии в поселке на другом берегу реки.

В кабинете начальника стоял сейф, в котором хранились все деньги колонии. Из него-то в тот день и спер Хлынога семьдесят тысяч боливаров, что по тогдашнему курсу составляло около двадцати тысяч долларов. Отсюда и закрутилась вся кутерьма и докатилась до нашей плантации. Начальник, его шурин и два майора появились у нас сердитые и возбужденные. Начальник пожелал водворить нас в лагерь немедленно. Офицеры возражали. Они стояли горой за нас и вместе с тем за свои овощи. Им удалось убедить начальника, что мы ничего не знали и не имеем к грабежу никакого отношения, иначе бежали бы вместе с Хлыногой. У нас же другая цель, объяснили офицеры, – дождаться освобождения в Венесуэле, а не в Британской Гвиане, куда, по всей вероятности, и отправился Хлынога. Его нашли мертвым в буше в семидесяти километрах от лагеря, совсем рядом с границей Британской Гвианы. Над трупом кружили грифы. Эти стервятники уже принялись за трапезу, они-то и помогли его найти.

Сначала думали, что его убили индейцы. Это была первая и самая удобная версия: валить на индейцев здесь в порядке вещей. Но потом в Сьюдад-Боливаре арестовали человека при размене новеньких купюр в пятьсот боливаров. Банк, выдававший деньги для колонии, подтвердил серию и номера украденных банкнот. Задержанный выдал также еще двух соучастников, но их так и не поймали. Вот и все о жизни и смерти моего приятеля Гастона Дюрантона, известного по кличке Хлынога.

Некоторые офицеры колонии тайно и незаконно заставляли заключенных искать золото и алмазы в реке Карони. Результаты не были баснословными, но обнадеживали, чем и подогревался дух старателей. За моим огородом работали двое с промывальным лотком в виде перевернутой китайской шляпы. Заполнив лоток землей и песком, они начинают промывать, а поскольку алмазы тяжелее породы, то они оседают на дне «шляпы». Вскоре один из них был убит за то, что обокрал «хозяина». Этот маленький скандал положил конец незаконному старательству.

В лагере сидел один человек, тело которого сплошь покрывала татуировка. На шее было написано: «Кукиш парикмахеру». Правая рука у него парализована, иногда кривился рот, и из него вываливался язык, большой и влажный, ясно указывая на приступы гемиплегии (одностороннего паралича). От чего? Неизвестно. Сюда он прибыл раньше нас. Откуда? Ясно одно, что он беглый каторжник или ссыльный. На груди татуировка: «Бат д’Аф» – штрафной батальон французской армии. Последняя надпись вместе с той, что на шее, позволяет без всякой натяжки сказать, что он каторжник.

Багры и зэки зовут его Пикколино. С ним хорошо обращаются и заботливо кормят три раза в день. Снабжают сигаретами. Голубые глаза его полны жизни, и только изредка в них закрадывается печаль. Когда он смотрит на того, кто ему нравится, в зрачках вспыхивает радость. Он все понимает, что ему говорят, но не может ни говорить, ни писать: правая рука парализована и не в состоянии держать перо, а на левой не хватает трех пальцев – большого и еще двух. Этот калека часами простаивает у колючей проволоки и ждет, когда я пойду мимо с овощами, так как именно здесь я хожу в офицерскую столовую. Итак, каждое утро, шествуя с овощами, я останавливаюсь, чтобы поговорить с Пикколино. Он стоит, опираясь на колючую проволоку, и смотрит на меня своими прекрасными голубыми глазами, в которых светится жизнь. Тело почти мертвое – а в глазах жизнь. Я говорю ему добрые слова, а он кивком или смежением век показывает, что понимает. Безжизненное лицо его оживляется на мгновение, глаза загораются желанием сказать мне очень многое. Бог весть о чем. Я всегда приношу ему что-нибудь вкусненькое: помидоры, салат, огурцы, небольшую дыньку, рыбу, испеченную на углях. Он не голоден: кормят на венесуэльской каторге хорошо, но все-таки какое-то разнообразие в меню. К подаркам я всегда добавляю несколько сигарет. Короткие визиты к Пикколино стали для меня привычными. Солдаты и зэки уже зовут его Пикколино – сын Папийона.