Читать книгу "Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Марио Зиммель"

— Что вы себе позволяете? Я буду… — Верена не договорила фразу до конца.

Открылась дверь.

Вошел Манфред Лорд.

— Надеюсь, не помешал? — спросил он с улыбкой.

— Помешали, — сказал Харденберг.

— Мне крайне неприятно, господин комиссар, и я прошу меня извинить. Но у вас нет официального ордера на обыск. У вас даже нет официального поручения допросить нас…

— И то и другое я могу через полчаса получить по радио.

— Да, но вы этого не сделали! И допрашиваете сейчас крайне истощенную, нервную женщину, крайне… не плачь, дорогая, как я могу предположить, крайне жестоким способом. У меня друзья во франкфуртском городском управлении полиции. Я бы рекомендовал вам быть осторожным. Успокойся, мое сердечко, ну, успокойся же.

— Господин Лорд, ведь погиб человек.

— Да, господин Харденберг. Возлюбленный моей жены. Оливер Мансфельд. Весьма прискорбно.

— Вы находите это прискорбным?

— Господин комиссар, речь идет о совсем молодом человеке! У вас что, нет сердца?

Издав стон, Верена перевернулась на бок.

Лазарус сунул в рот таблетку.

Манфред Лорд, улыбаясь, ходил взад-вперед по комнате.

— Мне кажется, я могу ответить на все ваши вопросы. Моя жена все еще слишком потрясена смертью Оливера. Ведь так, дорогая?

Верена снова начала плакать. Она закрыла лицо руками. Плакала она беззвучно, без всхлипов. Казалось, что ее покинули последние силы.

— Рассказывайте, — сказал Харденберг.

Манфред Лорд уселся в кресло стиля ампир, положил ногу на ногу и, сблизив ладони, прижал друг к другу кончики пальцев.

— Вы хотите услышать всю правду?

— Разумеется.

— Ну, что ж. Знаете, в моей профессии именно полной правдой больше всего и заработаешь.

— Говорите, — сказал Харденберг.

И Манфред Лорд заговорил.

То, что он рассказал, во многом соответствовало истине. Но лишь во многом. Манфред Лорд лгал или умалчивал о фактах и событиях, которые изобличали его в предосудительном поступке. И чисто по-человечески это было понятно.

Мы же хотим рассказать всю правду, ничего не умалчивая. У зрителя поединка есть такой шанс. Чего у него нет — так это шанса победить…

9

Новогодний вечер (рассказывал Манфред Лорд) прошел очень спокойно. После ужина Верена и он сели у камина с бутылкой виски. После того как они немного выпили, Манфред Лорд сказал:

— А теперь, дорогая, поговорим как разумные люди.

— Что ты имеешь в виду?

— Бракоразводный процесс идет. В январе развод состоится. И ты тогда уйдешь от меня.

— Я и Эвелин.

— Конечно, ты и Эвелин. Извини, что я забыл ребенка. И куда же ты пойдешь?

— К Оливеру. Он снимет для нас квартиру, а на аванс, который дадут ему конкуренты его отца, он…

— Нет.

— Что — нет?

— Он не снимет для вас квартиру. Он не получил аванса.

— Но он сказал…

— Он солгал.

— Он не солгал. Я знаю, что эти люди обещали ему аванс!

— Они передумали.

— Откуда ты знаешь?

— Мне принадлежит тридцать процентов их акционерного капитала. И я…

— Ты добился, чтобы Оливеру не дали аванса?

— Не только… Я добился еще, чтобы эта фирма не брала его на работу. Так что, когда ты от меня уйдешь, то останешься ни с чем. Без гроша. Ты будешь разведенной женщиной с внебрачным ребенком и безработным мужем. Молодым мужем. Красивым мужем. Вынужден признать. Мужем, который наверняка много лучше меня… Но я отвлекся.

— Он найдет работу.

— Конечно. Он может асфальтировать дороги или чинить крыши, если его этому учили. А ты тем временем можешь продавать свои украшения и меха. Но в любом случае, дорогая, он будет не очень много зарабатывать, потому как не умеет делать ничего такого, за что хорошо платят. Ценность мужчины в глазах женщины весьма отличается от его ценности в глазах других мужчин.

— Ты скотина!

— Возможно. Но я люблю тебя. И моя ценность очень высока. В том числе и в глазах других мужчин.

— И все равно я говорю тебе: скотина!

— Знаешь что, дорогая, давай не будем переходить из салона в дворницкую. Ведь ты как-никак происходишь из приличной семьи. А в приличных семьях некоторые слова не употребляют.

— Скотина!

— Стало быть, все-таки дворницкая. Ладно. Значит, я имел о тебе слишком хорошее мнение. Многие люди — в том числе и отец Оливера — всегда считали, что ты шлюха, прирожденная шлюха. Помолчи. Ты и в самом деле такова. Но я ничего не имею против шлюх. Иначе бы я на тебе не женился.

— Подлец… какой подлец…

— Я немного выпил. Кстати, и ты тоже. In vino Veritas, не так ли? Ах, я забыл, что ты не знаешь латыни. Это значит: истина в вине. Твое здоровье, дорогая!

— Я уйду от тебя завтра утром!

— Конечно. Раньше ты не сможешь. Ты для этого слишком пьяна. Куда ты пойдешь? Квартиру-то для тебя никто не снял!

— Я пойду в гостиницу.

— А кто за нее заплатит? И где будет жить Эвелин? И на что вы обе будете жить?

— Оливер…

— У Оливера нет ни пфеннига. Я нашел способ дать знать его отцу, что ты его любовница. И отец тоже не даст ему ни гроша. Из дружбы ко мне. Он мне многим обязан. Более того, если сейчас на каникулах Оливер заговорит с ним, его отец…

— Сволочь!

— Ну-ну, дорогая. Ты уже достаточно долго вращаешься в приличном обществе. И я думал, ты уже отвыкла от некоторых пещерных выражений.

— Моя семья не уступит твоей в благородстве!

— Не сомневаюсь в этом. Твой брат Отто меня наглядно в этом убедил.

Оба они были теперь уже изрядно пьяны.

Слегка пошатываясь, Манфред Лорд снял со стены венецианское зеркало.

— Ты это зачем?

— Не могла бы ты… не могла бы ты сделать мне одолжение и поглядеть на себя в зеркало? — Он протянул его Верене. — Ты красива, ты удивительно красива. Но ты еще не заметила, что у тебя под глазами появились первые морщинки? У меня самого их полным-полно. Я седой. Я старше тебя и теперь уже не такой любовник, как Оливер. Но я люблю тебя. Я окружаю тебя богатством и роскошью. И буду это делать, пока жив. А после моей смерти ты получишь фантастическую сумму страховки. Ты живешь в шикарных домах. Ты можешь есть все, что пожелаешь. Ты можешь одеть все, что только захочешь. Будешь ли ты иметь все это, живя с Оливером? Он намного моложе тебя. Меня не смущают твои морщинки. Его тоже — нет. Пока еще — нет. Станут ли они смущать его через десять лет? Меня — нет, дорогая, меня — нет. А его?