Читать книгу "Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам"

«Мы в «абсолюты» не верим. Мы над «чистой демократией» смеемся»[398], – писал в 1921 году Ленин старому большевику Мясникову, который выразил недовольство моральным разложением правящей партии.

Мясников осмелился предположить, что единственный выход – в предоставлении полной свободы печати: «от монархических до анархических газет». За такое высказывание в сталинские времена автор получил бы пулю или отправился в концентрационный лагерь, но в то время еще довольно терпимо относились к подобным предложениям. Диктатор написал большое письмо своему эксцентричному товарищу, успокаивая его, словно больного ребенка. «Вы видели столько отвратительных и тяжелых вещей, что впали в отчаяние… Мой совет, не поддавайтесь отчаянию и панике». Тяжелая работа была лучшим лекарством для расстроенной нервной системы Мясникова.[399]

Что касается его конкретных замечаний, то оргбюро создаст комиссию по их рассмотрению…

Ленин не мог отрицать, что в созданной и руководимой им партии имеется ряд отдельных неприятных, болезненных точек. В последние годы он пытался, как мог, исправить ситуацию, создавшуюся в коммунистической партии и Советском государстве. Давайте «возродим» Советы (очевидно, на третьем году существования Советского государства они уже изжили себя как органы власти), писал Ленин, пусть беспартийные граждане проверяют деятельность партийных органов. Подобная идея, если говорить серьезно, свидетельствует о том, что Ленин не был чужд самообману.

Партию душили новые политические организации и силы в России. Та партия, которую предлагал создать Ленин, должна была стать фундаментом нового прекрасного мира. Социалистическая Россия, о которой мечтали Чернышевский и Герцен, ради которой многие революционеры положили свою жизнь, могла быть создана только в том случае, если бы каждый коммунист понимал цели и задачи партии. Но какова была реальность?

«Товарищ Ленин, позвольте мне задать вам вопрос, – обратился известный большевик к Владимиру Ильичу. – Вы надеетесь спасти революцию с помощью автоматического подчинения (членов партии)?» Прошел всего год с начала административных реформ, принятых на VIII съезде, а бюрократия уже мертвой хваткой вцепилась в партию.

«Зачем тогда говорить о диктатуре пролетариата, об инициативе рабочих? Нет никакой инициативы. Вы вращаете члена партии в проигрывателе… (Члены партии) не имеют права избираться собственными комитетами. Пусть теперь товарищ Ленин спросит меня: кто будет (в итоге) назначать Центральный комитет? В конце концов, вы один будете осуществлять руководство… и если мы достигнем этой стадии (когда ЦК назначен), революция будет проиграна».[400]

Чрезмерное волнение мешало оратору ясно формулировать свои мысли.

его тревога, по всей видимости, была связана с банальными административными проблемами. Коллегиальное руководство партией и государственными институтами было заменено единоначалием. Война диктовала свои требования. Разве не лучше работает военный комиссариат, когда им стал единолично управлять Троцкий, чем это было в прежние дни «энтузиазма и хаоса», во время непрекращающихся ссор между тремя комиссарами? Как может рабочий комитет эффективно руководить фабрикой? Совершенно ясно, что это работа для специалиста. Ленин снисходительно посмеивался над прежними предрассудками и ошибками. Почему же остальные товарищи не могут так же относиться к данной проблеме?

Как полемист, Ленин мастерски умел запутывать своих оппонентов. Многим людям, и в партии, и среди историков, его оппоненты казались фанатичными противниками профессиональной компетентности и единоначалия в управлении промышленностью. И это действительно было так. Суть недовольства сводилась в основном к диктатуре партии и используемым ею бюрократическим методам. В 1920 году об этом еще можно было говорить открыто: «Следует сказать раз и навсегда, что Центральный комитет отвечает перед партией и не является самодержавной властью». А как быть с Политбюро?

Ленин понимал, что он превращается в некое подобие царя. Он не мог подвергаться критике. Кто-то искажал суть партии, следуя диктаторским и бюрократическим путем, но критики не говорили, кем был этот кто-то. Отчасти из уважения к вождю. Выступавший на партийном съезде мог сказать, что аплодисменты, которыми делегаты встречали заявления Ленина, вовсе не означают, что они одобряют ленинские идеи, делегаты просто аплодировали Владимиру Ильичу. Он, вне всякого сомнения, обладал способностью объяснять подчиненным и «остальным» причины несчастий, постоянно преследующих страну и партию. В конце концов, он ведь имел дело с людьми, многие годы находившимися под его обаянием, которых он провел через терроризм, анархизм, государственный капитализм, убеждая на каждой стадии в том, что они действуют на основании традиционного марксистского учения. Но если Ленин стоял во главе партии, как могли происходить те ужасные вещи, о которых заявляли люди? Получается, что критики пытаются убедить нас в том, что «мы имеем дело с небольшой группой руководителей, которые захватили власть и решают все»! Как можно говорить такое о коммунистической партии, которая завоевала Россию, а теперь строит социализм?

Высказываемые в адрес Ленина упреки и жалобы обычно сопровождались оговоркой, что Владимир Ильич не знал того, что делалось от его имени, или полностью не осознавал опасного значения своих идей. Так, один оратор сослался на грубое нарушение советской конституции: Исполнительный комитет Советов (согласно букве закона высший орган государства, не считая вышестоящего органа, съезда Советов, но почти такой же незначительный) принял закон. Через неделю вышел указ Совнаркома, противоречащий этому закону, «что является грубым вмешательством Совнаркома в работу ВЦИК». Даже самому наивному большевику было понятно, что Совнарком – это Ленин. Но с точки зрения оратора, виновен в нарушении закона был Совнарком, а не Владимир Ильич, который в силу занятости не мог уследить за всем происходящим.

Подобные же разглагольствования следовали за протестами, высказываемыми в отношении придирок к коммунистам, которые выступали против Ленина или просто действовали ему на нервы. Метод партийных чисток был пока еще достаточно гуманный. Несговорчивых коммунистов, особенно перед важным партийным заседанием, отправляли с длительной дипломатической миссией. Или таланты товарища X внезапно требовались в каком-нибудь отдаленном от Москвы месте, например на Урале. «Украина, – по заявлению одного коммуниста, – превратилась в постоянное место ссылки». Этот обычай издавна был известен в России. Имперское неудовольствие часто выражалось в том, что опального министра отправляли в его имение и запрещали появляться в столице. По сравнению со сталинским режимом Ленин вел себя сдержанно в отношении противников. Но в течение двух последних лет жизни он стал требовать исключения их из партии и даже ареста, если дело касалось особо непокорных товарищей.