Читать книгу "Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава"

Но на этот раз, пройдя в «Утреннюю звезду», я обнаружил кое-какие новшества и здесь: раздевалку переоборудовали по американскому образцу, дабы она соответствовала индивидуалистическим стремлениям современных клиентов, отчего там сразу стало тесно и неудобно. Горячая вода была в изобилии, она била ключом, переливалась через борт ванны, но в купальне не было ни души. Я обрадовался, что смогу без всяких помех смыть с себя накопившуюся за последнее время пыль, окунулся в ванну подходящей мне температуры и долго лежал, не слыша ничего, кроме тихого журчания вскипающей воды…

Вдруг мне вспомнилось, как в молодые годы, то есть около полувека тому назад, я лежал здесь же в горячей воде и беседовал с Кандзо Утимурой[65]. Не могу вспомнить, о чем мы тогда говорили… Мой собеседник давно скончался, но я очень живо помню его лицо, голый торс. Тут же мне вспомнилось и другое — как частенько в этой купальне я, обнаженный, слушал рассказы Торахико Тэрады[66]о Нацумэ Сосэки[67]. Перед моими глазами вереницей прошли обнаженные тела всех великих людей, с которыми мне посчастливилось здесь беседовать: художники Араи Кампо[68]и Кундзо Минами[69], музыкант Рютаро Хирота, бывший ректор университета Кэйо Коидзуми и многие, многие другие…

Наверное, это потому, подумал я, что в последнее время я так много размышляю о печалях человека, обремененного плотью. Но разве не жутко, когда перед глазами девяностолетнего старца вдруг один за другим встают давно позабытые покойники? И тут меня пронзил страх: рядом никого нет, случись со мной что — мне и помочь некому.

В ушах зазвучали слова, сказанные когда-то мне в назидание моим старым другом, доктором медицины Утимурой: «Старым людям нельзя слишком долго оставаться в ванне, это сокращает срок их жизни», — и я поспешно вылез. Доктор дня через три после того, как произнес эти слова, вернулся в Токио и в одночасье скончался, я воспринял их как завет…

Поскольку я уже смыл с себя токийскую пыль, то решил уходить и, желая ополоснуться чистой водой, повернул кран, но воды не было. Повернул другой кран, но воды не было и там. Кранов было несколько, но ни один не работал. Может быть, с американской рациональной точки зрения, чистая вода после ванны была не нужна и ее просто отключили? Работал только тот кран, из которого текла ключевая вода. Приуныв, я вернулся в переделанную на американский манер раздевалку, где даже сесть и то было негде.

В конце концов я оделся и вышел из купальни: в комнате ожидания на стуле сидела моя дочь, поджидая меня.

— Ну как вода?

— Я там был совершенно один… Странное ощущение… Как-то грустно одному в купальне.

— В женском отделении тоже не было никого, кроме меня. Посиди тут, отдохни немного, я сейчас подгоню машину к входу.

С этими словами дочь встала и вышла. Прикинув, когда она сможет подъехать, я через некоторое время, тяжело опираясь на палку, тоже двинулся к выходу. Ко мне подбежал молодой директор и вывел меня на крыльцо.

— Машина сейчас будет, — сказал он, вместе со мной подошел к машине, открыл передо мной дверцу, потом, когда я сел, закрыл ее со словами: — Осторожно, руки, — и почтительно поклонился. Пока я размышлял, соответствует ли его поведение американскому стилю, машина уже выехала из Хосино.

Вечером я рано лег, но спал очень хорошо. Со следующего дня началась наша обычная дачная жизнь.

Я был в прекрасном настроении — чувствовал себя совершенно здоровым, у меня был отменный аппетит, ясная голова, я был уверен, что смогу регулярно читать и работать. Более того, в этом году мне, наверное, удастся даже несколько раз прогуляться по лесной тропе к смотровой площадке — хорошее упражнение для ног. Работа над третьей книгой, заказанной мне Богом-Родителем, таким образом, будет идти по плану, и у госпожи Родительницы не будет причин для беспокойства, радовался я. Второго числа во время ужина, сообразив, что завтра зять покидает Японию, и прикинув, когда он, закончив ужин, перейдет к десерту, я позвонил на токийскую квартиру. И в нашем токийском доме, и на даче телефоны стоят в столовой. К телефону подошел зять.

— Ты ведь завтра должен вылетать?

— Да, сегодня я получил от врача результаты последних анализов, он сказал мне, что с моей печенью, в общем, все в порядке.

Будь он моим сыном, я бы сказал: «Стоило столько волноваться из-за тебя, дурака…» Но поскольку он все же был мне зятем, я сдержался и сказал:

— Прекрасно, значит, теперь ты можешь спокойно ехать.

Он говорил еще что-то вроде того, что прочел мою последнюю книгу, но я, по своей старческой глуховатости, уже мало что слышал, впрочем, мне было достаточно узнать, что все проблемы, так мучившие нас последний месяц, наконец разрешены.

Положив трубку, я сразу сказал дочери:

— Зятю сегодня сказали окончательно, что из-за печени можно не беспокоиться.

— Значит, все идет так, как говорила госпожа Родительница: «Как только он примет решение ехать, все его болезни пройдут за одну ночь, как не бывало…» — ответила она с явным облегчением. — Прекрасно! Теперь и сестра успокоится, поверив в существование госпожи Родительницы и в действенность ее советов.

Глава восьмая

Дачная жизнь, как обычно, была очень насыщенной, я смог полностью сосредоточиться на работе. Здесь, в отличие от Токио, меня ничто не отвлекало и не нервировало, это во-первых, а во-вторых, у меня, как правило, было прекрасное самочувствие.

Размеренный ритм моей жизни нарушали только визиты госпожи Родительницы, этим летом она была у меня на даче целых три раза.

В прошлом году она появлялась 6 и 15 августа, в эти же дни она посетила меня и теперь. В прошлом году она постаралась добраться до нашей дачи именно 6 августа, в этот памятный и горестный день первой в истории человечества атомной бомбардировки, чтобы в подробностях поведать мне о том, как в одно мгновение погибло великое множество возлюбленных чад Божьих, будто бы разом низринутых в ад…

Она рассказала мне, что сама была там и как могла старалась помогать людям, оказавшимся на грани смерти, — старым и молодым, мужчинам и женщинам, прижимала к груди всех этих несчастных, обожженных, израненных настолько, что невозможно было отличить мужчину от женщины, бормотавших в беспамятстве: «Воды, воды», была с ними до самого конца, обнимала обгоревшие тела девушек-студенток, которые звали: «Мама, мама», и шептала им, провожая в последний путь: «Я здесь, с тобой, не бойся…» Каждого из живых мертвецов, которыми были завалены улицы, она проводила словами материнской любви. Слушая ее, я не мог сдержать рыданий.