Читать книгу "Грибоедов - Екатерина Цимбаева"

Кого же обеляют имеющиеся свидетельства? Всех подозреваемых. Секретарь обвинял в происшедшем самого Грибоедова и его слуг, но это не выдерживает критики. Кто же тогда перехватывал письма? Грибоедов их, безусловно, писал; по крайней мере, уведомил бы Паскевича и Родофиникина о своем прибытии в Тегеран — это было его обязанностью, и он не мог ею пренебрегать в течение месяца. Писал и Аделунг, с каждой почтой отправлявший отцу свои письма в виде дневника и местные сувениры, вроде мяты и т. п. Они писали, но следов писем нет; значит, кто-то их уничтожил. Дело не в том, что они не дошли до нас: они не дошли и до Паскевича, который полагал Грибоедова оставшимся в Тавризе. Можно было бы счесть, что раз Макнил передал «Реляцию» в журнал, он и способствовал так или иначе ее созданию, следовательно, был в ней заинтересован; следовательно, он и главный виновный. Но он мог и искренне заблуждаться на ее счет, получив ее от уважаемого лица, хоть от Макдональда.

Раз улики молчат, а свидетели противоречат себе и друг другу, детективу осталось бы рассмотреть последствия убийства — кому оно принесло выгоду? Шаху и Аббасу-мирзе — Николай снял с них выплату одного курура. Но шах не мог заранее на это надеяться; а Аббас-мирза и его сын Хосров-мирза жестоко пострадали за связи с Россией: после внезапной и странной смерти Аббаса-мирзы и смерти шаха Хосров-мирза проиграл борьбу за трон; его старший брат выколол ему глаза, и принц влачил жалкое существование. Это было прямым следствием гибели Грибоедова: по Туркманчайскому миру Россия обязывалась поддерживать права Аббаса-мирзы и выбранного им, а не шахом наследника. Россия этого не сделала, Хосров-мирза лишился власти, чего Грибоедов, вероятно, не допустил бы.

Султан ничего не получил: Иран не вступил в войну с Россией, Турция ей проиграла. Выгадали армяне и Ост-Индия, но случайно: Закавказскую компанию все-таки создали, а не развернулась она по вине грузинских князей и поляков, из-за которых Паскевич покинул Кавказ; и если мятежу в Грузии англичане еще могли бы поспособствовать, восстанию в Польше — никак.

Парламент остался при своем, что в создавшейся ситуации было почти победой. Князь Долгоруков, заменивший Грибоедова в Иране, был достоин всяческого уважения, ибо его миссия казалась очень опасной; он сумел сохранить то влияние, которого достиг уже Грибоедов от лица России, но не сумел его расширить — по единодушному мнению современников, даже Муравьева, Грибоедову это бы удалось. Политическое положение России в Иране десятилетиями оставалось на уровне Туркманчайского договора (только о выводе пленных долго не было и речи), но «торговую войну» Россия проиграла англичанам начисто. И это тоже было на руку парламенту.

Итак, кто из тех, кто был заинтересован в гибели Грибоедова, мог перехватывать его письма, организовать возмущение и при этом выиграл от его смерти не благодаря случайному стечению обстоятельств, а по определению? — кажется, только парламент, представленный в Иране доктором Макнилом. Недаром он оказался в Тавризе, где ему быть не следовало: он не столько обеспечивал себе алиби, сколько устраивал перехват корреспонденции. У него были мотив, возможность, средства, он получил прямую выгоду и постарался обелить себя в «Реляции». Действовал он не от своего имени, а от имени Элленборо и правительства — недаром в 1839 году он был награжден одним из почетнейших орденов Великобритании, орденом «Бани» первой степени, и всю жизнь считался высшим авторитетом в восточных проблемах. Он, несомненно, состоял в преступном сговоре с теми, кто должен был ему помочь: с Уиллоками, Аллаяр-ханом, духовенством, может быть, и шахом. Когда первый налет на русское посольство не принес ничего, кроме захвата Мирзы-Якуба, кто-то же позаботился, чтобы начался второй приступ. И в этом тоже виден продуманный план. И убивал Макнил не посла России, а лично Александра Сергеевича Грибоедова. Он знал, что Россия не вступит в войну с Ираном, в ее политике ничего не изменится. Грибоедов же был главным проводником экономического сотрудничества двух стран и торгового проникновения России в Индию. Это было опасно английским фабрикантам, их представителям в парламенте и правительстве — и Грибоедов был убит.

Конечно, доктор Макнил мог бы многое сказать в свою защиту; с помощью умного адвоката он оправдался бы в суде. Но круг подозреваемых в тегеранском злодеянии ограничен и, кажется, только на Макниле и парламенте совпали все характеристики. Господа присяжные, ваш вердикт?

Грибоедов погиб. А если бы не погиб? Что ожидало бы его в России? что он бы дал России? или прав был Пушкин, и автор «Горя от ума», достигнув бессмертия, мог умереть и не стоит жалеть о его смерти? Предположим, Грибоедов прожил бы весь срок активной человеческой жизни в семьдесят лет, то есть примерно до 1865 года. На дипломатическом поприще при Нессельроде он никогда бы не получил назначения в европейскую страну, но весьма вероятно, что через несколько лет был бы переведен на более высокий пост — послом в Константинополь. Россия в ту пору боролась за контроль над проливами Босфор и Дарданеллы, важными для ее торгового и военного флота. В 1833 году она его получила, в 1841-м — потеряла по вине Нессельроде. А потом была Крымская война, когда Россия потеряла все и надолго. Будь Грибоедов, а не бездарный князь Меншиков в ту пору в Турции, он бы или предотвратил войну, или — что вероятнее — развязал бы ее на пять лет раньше, когда России пришлось бы воевать только с турками, а не с коалицией европейских государств, потому что в 1848–1849 годах все они страдали от серьезнейших внутренних кризисов — революций. Россия смогла бы выиграть войну, и в новое царствование Нессельроде сменил бы не лицейский товарищ Пушкина князь А. М. Горчаков, а, может быть, Грибоедов. Выше этого он не взлетел бы, но министром иностранных дел и канцлером, как Горчаков, стать бы мог.

Экономические его замыслы также могли быть удачны. Человек, который сумел заинтересовать в развитии Закавказья богатых предпринимателей, военных и гражданских лиц края, самого императора, — такой человек сумел бы и поддержать интерес к своему предприятию. Раз Закавказская компания была создана, под управлением Грибоедова она бы сохранилась, отъезд Паскевича в Польшу ему бы не помешал. При нем Чавчавадзе не поднял бы бессмысленное восстание — зять отговорил бы его. Грибоедов мог поддерживать замыслы декабристов, ибо они имели шансы на успех, и окажись он 14 декабря в Петербурге, он, возможно, не позволил бы их бездарно растратить. Но мятеж грузинских князей никаких шансов не имел, и Грибоедов предотвратил бы его. Он собирался досконально изучить политическую экономию и современное состояние Востока и выписал в Тавриз множество книг по этим вопросам. Книги пришли, но некому уже было их читать. Грибоедов всерьез собирался заняться государственным и экономическим переустройством региона, и что-то, несомненно, ему бы удалось. У Грибоедова, как возможного главы огромного предприятия, было одно исключительное качество — бескорыстие. Оно позволило бы ему думать о деле так, как не удавалось с тех пор, может быть, никому. Но и в случае краха компании он сохранил бы Цинандали за семьей Чавчавадзе, вышел бы в отставку, жил бы там с Ниной, и в этом красивейшем месте Кахетии его не могло бы не посещать вдохновение.

Грибоедов ничего не написал после «Горя от ума». Он не мог творить, как Лермонтов — на клочке бумаги в перерыве между боями и балами. Пушкину для творчества нужны были осень и одиночество. Грибоедову требовались оседлая жизнь, уединение днем, внимание просвещенных слушателей вечером. С 1823 года он не находил сочетания этих условий. Современные литературоведы придают значение его плану «драмы» о 1812 годе. Но «драмой» ее назвал Дмитрий Смирнов, публикатор «Черновой тетради». Конечно же, ни в одной серьезной драме тех лет не могло бы быть сцены вознесения героев сквозь расступающиеся своды собора. Это до такой степени явная балетная композиция в духе Дидло, что удивительно, как этого никто не заметил. Сам Грибоедов возлагал большие надежды на «Грузинскую ночь». Живя в Цинандали, посреди грузинской природы, грузинской семьи, грузинских легенд, он, несомненно, закончил бы трагедию. Стала бы она шедевром, равным «Горю от ума»? Отложим пока этот вопрос.