Читать книгу "Записки беспогонника - Сергей Голицын"

Важный поляк с густыми усами сидел за столом в просторном кабинете. Его мундир железнодорожника был расшит золотом, увешан значками и медалями.

Паньшин начал было, запинаясь, говорить по-польски. Железнодорожник перебил его, сказал, что хорошо знает русский еще со времен дореволюционных. Паньшин заговорил убедительно о необходимости срочного строительства памятников освобождения и об украденном паровозе.

Поляк отрицал, говорил, что никогда не слышал об украденных паровозах, что такое преступление в Польше невозможно. Оба горячились, спорили. Тут Паньшин меня легонько толкнул. Я выступил вперед и с резким стуком поставил литр на стол.

Важность у поляка точно ветром сдуло. Как нашаливший школьник, он пригнулся, быстро схватил бутылку и спрятал ее под стол.

По его звонку вошла секретарша. Тотчас же вернулась к нему важность. Он приказал вызвать кого-то. Вошли несколько железнодорожников с меньшим количеством знаков отличия. Они заговорили по-польски все вместе, очень быстро, я едва их понимал. Летучее совещание кончилось тем, что главный начальник дал нам слово: завтра среди дня паровоз прибудет.

Не рассчитывая больше на угощение Баландина, я сказал, что поеду к своей роте вперед, предупрежу о паровозе. Паньшин обещал проследить за отправкой паровоза.

До Пабянице мы с ним доехали на трамвае, дальше я поехал на поезде, разумеется, опять на крыше вагона и к вечеру благополучно, без всяких приключений прибыл к осиротелому составу, в котором помещалась наша рота.

Застал я там настоящий базар. Поляки со своими женами прибывали на подводах, и начинался обмен натурой. Поляки давали сало, яйца, молоко и, разумеется, бимбер, наши бойцы — трофеи, ценные и не очень ценные: одежду, обувь, разное тряпье, какое сумели раздобыть на военных дорогах.

У меня трофеев не было, но меня наши угостили как следует.

К вечеру следующего дня прикатил паровоз, и за несколько дней мы прибыли в Варшаву, проехали через нее и выгрузились в ее пригороде Праге, на правом берегу Вислы.

Советская комендатура разместила нас в определенном квартале, в нескольких многоэтажных домах по польским квартирам. Наших лошадей и коров устроили где-то далеко за городом.

Я поселился один в маленькой комнатке, в квартире польского милиционера, у которого было несколько маленьких прехорошеньких детей и молодая, замученная недоеданием и заботами о детях жена.

Я им отдал кое-какие свои продукты и сразу подружился со всеми детьми. По вечерам что-то им рисовал, что-то рассказывал. Ложась спать, все они, в том числе и милиционер с женой, одевались в длинные белые ночные рубашки, босиком становились на колени, зажигали свечу и начинали молиться перед распятием. Молились долго, то милиционер читал вслух, то все они пели, держа перед лицом ладони. Кудрявые дети были похожи на ангелочков. Милиционерова жена занималась домашним хозяйством, по совместительству — гаданием на картах, для чего держала большого черного кота. К ней приходили девушки и женщины.

Командовать ротой было неудобно, бойцы разместились по многим квартирам, кухня стояла посреди одного из дворов, конпарк находился далеко, собирались долго, нужного человека трудно было найти.

3-й взвод Цурина сразу отделился от нас и переехал километра за два. Там, уже за городом, был отведен участок под кладбище.

Бойцы его взвода должны были по всем окрестностям откапывать недавние могилы павших воинов, переносить останки на кладбище и ставить небольшие бетонные памятники с надписями.

Работа была тяжелая, копали с повязками на рту и на носу. Каждому бойцу взвода полагалось в день по 100 граммов спирта. Но знаю, что никогда ни сам Цурин, ни его бойцы не получили ни капли. Все оставалось начальству ВСО, и кое-что перепадало Пылаеву.

2-й взвод Пугачева получил задание весьма почетное: на одной из площадей Праги будет строиться «Памятник Освобождения». Проект пока еще не готов, но скоро должен быть закончен. А пока требовалось подготовить площадку, выкопать котлован и т. д.

4-й взвод Виктора Эйранова должен был работать на подсобных работах — оборудовать кухню, кладовку, конный двор, коровник и прочие хозяйственные помещения.

Моему 1-му взводу предстояли работы в самой Варшаве. Требовалось подготовить площадку для будущего второго «Памятника Освобождения». Но проекта тоже еще не было, и, по слухам, разрабатывался он очень медленно.

Группа офицеров, наших и чужих, отправилась в Варшаву на грузовике смотреть площадку, взяли и меня.

Площадка находилась на улице Уездовская Аллея, в том месте, где кончался переулок Шопена. Дома или, вернее, зияющие коробки домов стояли лишь по одной стороне Аллеи, а на другой был старый парк. Тут стоял раньше памятник Шопену, но немцы саму статую или куда-то увезли, или уничтожили, а из гранитных плит постамента соорудили грандиозный бункер-бомбоубежище.

Работы моему взводу хватало еще до всякого проекта: предстояло разобрать забетонированные плиты бункера, сложить их поблизости, а котлован засыпать.

От нашего местожительства в Праге сюда было не менее 7 километров, на машине через единственный мост (другой, недавно восстановленный, обвалился) мы пробрались лишь через 2 часа. Было ясно, что моему взводу нужно поселиться где-то поблизости, на левом берегу Вислы. Но где? Ведь везде стояли одни развалины.

Пылаев мне приказал найти подходящее помещение за 3 дня.

На обратном пути наша машина помчалась. Тогда никаких светофоров не было, и на нас налетел другой грузовик. Он стукнул в кузов как раз против того места, где я сидел. Меня подбросило кверху, и я шмякнулся о мостовую спиной.

Встать я не смог, боль в пояснице была страшная. Офицеры меня ругали. За что, спрашивается? Меня положили в кузов, и мы поехали. В квартиру меня внес на руках наш повар Могильный, бывший когда-то моим помкомвзвода. Он сказал, что будет за мной ухаживать. И действительно, каждое утро приносил мне еду и водил первые два дня в уборную. Я даже вставать не мог от боли в пояснице. Но, кроме здорового синяка, у меня ничего не было.

На третий день я стал ходить. Могильный мне принес немецкую палку, обитую несколькими медными медальками и с головой оленя.

В эти дни Виктор Эйранов и его отец Сергей Артемьевич собрались в отпуск в Москву. Виктор зашел ко мне, я ему дал письмо к своим сестрам. А недели через две пришла в ВСО бумажка, что и сын и отец в связи со второй стадией туберкулеза подлежат демобилизации.

Вот-те на! Виктор — такой румяный здоровяк и, оказывается, серьезно был болен, да и у отца его никаких признаков болезни не замечалось.

Когда более чем год спустя я демобилизовался и с искренним волнением переступил квартиру Эйрановых возле метро «Сокол», я узнал, какой туберкулез был у них — просто брат Сергея Артемьевича служил главным врачом туберкулезной больницы.

Виктор стал актером в театре им. Гоголя, но на второстепенных ролях, женился, потом жена его бросила, он воспитывал сына и много пил. Мы с ним встречались всего раза три, притом случайно. Отец его скончался в 50-х годах. Словом, жизнь Виктора сложилась не очень удачно. А во всем нашем ВСО не было человека, кто бы отзывался о нем плохо. Все его любили и считали счастливцем.