Читать книгу "1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров"

С большим докладом (на 15 страницах) обращается 5 июля 1939 г. к наркому обороны старший инспектор Управления высшими военно-учебными заведениями (УВВУЗ) РККА Г.Г. Невский. Это письмо – настоящий крик души. Охарактеризовав общие итоги работы военных академий, он бьет тревогу по поводу низкого качества преподавательского состава: «Во всех академиях количество преподавателей, имеющих звание доцента, не превышает 15 %, а в ВАФ на общей тактике только 8 % имеют звание доцента. При этом есть все основания полагать, что научные звания по тактическим дисциплинам присваиваются весьма снисходительно. Когда вдумываешься во все выше сказанное – жутко становится»82.

Массовое истребление военных кадров, волна всеобщей подозрительности, повсеместно распространившийся страх роковым образом сказались и на качестве профессионального обучения комначполитсостава, в том числе и в военных академиях РККА. В связи с изгнанием из рядов армии многих тысяч командиров (как правило, наиболее образованных), в академии хлынул поток людей, совершенно не созревших из-за их крайне малого общеобразовательного уровня. По имевшимся в Политуправлении РККА сведениям, среди лиц, подавших заявления о желании поступить в 1937 г. в военные академии, большой процент вообще не имел среднего образования. И какова же была позиция Политуправления? Оно смирилось с этим и рекомендовало оказать подобным абитуриентам «всяческую помощь», главным образом при Домах Красной армии83.

Амуниции у таких слушателей было совсем не густо, зато амбиции хватало. Они умело пользовались атмосферой страха, царившей во многих преподавательских коллективах. Да и руководство многих военных академий нередко оценивало работу факультетов, кафедр и отдельных преподавателей лишь по количеству выставленных ими отличных и хороших оценок. В сообщении начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР В.М. Бочкова (май 1939 г.) «О результатах госэкзаменов в ВЭТА[79]в 1939 году» говорилось о том, что качество преподавания никем не учитывалось и не контролировалось, а требовательность преподавателя к слушателю не встречала поддержки ни со стороны начальника кафедры, ни со стороны начальников факультетов. «Преподаватель, поставивший по своему предмету менее 75 % отличных и хороших оценок, считается плохим… Преподаватель, поставивший слушателю отметку «посредственно», считается как бы виновником в том, что не сумел научить для более хорошей оценки. Слушатель, получивший отметку «посредственно», перестает здороваться с этим преподавателем. Последний окружается холодком и при случае «прорабатывается» в газете, поддержки же у своего начальства он не встречает. Такое положение приводит к тому, что преподаватели начинают «побаиваться» своих слушателей и, чтобы не наживать себе неприятностей, избегают ставить отметки «посредственно», а тем более «неудовлетворительно» в тех случаях, когда это является справедливым и необходимым»84.

Такая атмосфера всеобщей снисходительности преподавателей не могла не сказаться самым отрицательным образом на качестве подготовки слушателей военных академий. И когда к ним предъявлялись должные требования, сразу же выяснялась ужасно неприглядная картина. В представленном 31 июля 1940 г. «Отчете о качественной подготовке слушателей Академии Генерального штаба Красной армии» председатель Государственной экзаменационной комиссии (ГЭК) генерал-лейтенант М.С. Хозин правдиво вскрыл совершенно безрадостное состояние дел. Всего держали экзамен 48 человек приема 1938 г. – выпуска 1940 г. В представленных перед госэкзаменами годовых оценках не было ни одной неудовлетворительной и лишь изредка встречались посредственные, подавляющее же большинство оценок – «отлично» и «хорошо». А что же оказалось на деле? В ходе госэкзаменов выяснилось, что все годовые оценки невообразимо завышены. По основам марксизма-ленинизма отличные оценки получили лишь 5 человек (а по среднегодовым оценкам 30!), хорошие – 19, посредственные – 20 и неудовлетворительные – четыре. Еще хуже обстояло дело с подготовкой слушателей по оперативному искусству. В результате письменных и устных экзаменов оценку «отлично» получили только 2 человека (4,1 %), «хорошо» – 19 (39,6 %), «посредственно» – 16 (33,3 %), а одиннадцать выпускников ВАГШ (23 %) получили оценку «неудовлетворительно». По решению ГЭК, из общего числа 48 слушателей, державших государственные экзамены, 11 слушателей (23 %) выпускались из Академии Генерального штаба Красной армии без дипломов, как получившие неудовлетворительные оценки на экзаменах. Окончивших курс с отличием не было ни одного85.

Наверное, именно такой слабой подготовкой выпускаемых перед войной «академиков» можно во многом объяснить выходящую из ряда вон резкость в оценке их качества Г.К. Жуковым. Во время телефонного разговора осенью 1941 г. под Ленинградом с командиром части Н.Г. Лященко Жуков вдруг спросил: «Вы, наверное, академию кончали?». «Да», – ответил командир. «Так и знал. Что ни дурак, то выпускник академии»86. Грубоват бывал Георгий Константинович иногда, да ведь и его понять надо – десятки, а то и сотни тысяч наших советских бойцов гибли порою зря или попадали в плен под руководством никудышных, совершенно растерявшихся, в том числе и новоиспеченных командиров самого высокого ранга.

И все же нередко это была не их вина, а их беда. Их так учили. Чтобы все было по Марксу – Энгельсу – Ленину – Сталину. И чтобы никакой «отсебятины» и, боже упаси, своемыслия. А ведь еще Аристотель писал: «Раб от природы тот, кто настолько лишь причастен уму, чтобы понимать чужие мысли, но не настолько, чтобы иметь свои собственные». И очевидно вполне правомерно ко многим и многим представителям предвоенных выпусков начсостава РККА применить высказанную невольным эмигрантом И.А. Ильиным мысль о ряде молодых российских поколений: «Так они росли, не зная ни свободы, ни академии, годами привыкали к тоталитарной каторге ума»87.

Одним из наиболее печальных последствий массового уничтожения военных кадров было не только значительное снижение профессиональной подготовки командного состава, но и резкий упадок инициативности, самостоятельности, всегда связанной с известным риском. А в сложившейся ситуации рисковать никто особенно не хотел. Каждый понимал, что любая инициатива не только наказуема, но при определенных условиях может стоить головы. Осенью 1939 г. группа слушателей Академии Генерального штаба в составе девяти человек была направлена для помощи, для опыта в Оперативное управление Генштаба. Впечатления были настолько потрясающими, что один из этих слушателей не выдержал, решился и 13 января 1940 г. написал Ворошилову: «13.IX.39 г. мне приказали сделать карту для Наркома (военные действия между Германией и Польшей). Я попросил материал – разведданные. Мне т. Карпухин сказал: материал у Ильченко. Ильченко дал мне «Пионерскую правду». Я не поверил, что для Наркома. Оказалось, действительно карта была доложена через полковника Дубинина[80]Наркому. В процессе же всего действия, как по польско-немецкой кампании, так и по нашей с поляками, никто данных о противнике по карте не вел, на карту не наносил»88.

Резкое снижение интеллектуального потенциала РККА (а вследствие этого и уровня военного профессионализма) с неизбежностью должно было сказаться самым негативным образом при первом же серьезном военном столкновении. Когда во время советско-финляндской войны Сталин в присутствии других членов Политбюро спросил Ворошилова: «Почему наша армия топчется на Карельском перешейке, неся большие потери? Где обещанные успехи?», нарком обороны СССР взорвался и выкрикнул правду-матку (тут же не на трибуне, а между своими): «А с кем воевать-то? Все думающие командиры расстреляны, а новых нет»89. В данном случае Ворошилов хорошо знал, что говорил.