Читать книгу "Простыми словами. Интервью - Ирина Коростышевская"

А вы вообще не верующий?

Это сложный вопрос. Я верю, что что-то там есть такое, а что — понять не могу. Я признаю все религии, стараюсь помогать, где могу. Мы участвовали и в реставрации синагоги, и в строительстве мечети. Но я не хожу в церковь и не хожу в синагогу, это вопрос не для диктофона. Религия — слишком тонкое дело, и можно ненароком обидеть кого-то, а мне бы этого не хотелось. Тем более сегодня, когда многие религии воюют между собой. Россия полностью втянулась в конфликт на Ближнем Востоке, и чем это кончится, непонятно.

Вы различаете смирение и слабость?

Конечно. Это две абсолютно разные вещи. Слабость — это я хочу и не могу. А смирение — это ты хочешь, но этого нельзя сделать по каким-то законам или неписаным правилам, которым ты вынужден подчиняться вопреки своему желанию.

Мне тут на днях один чужой человек передал в подарок продукты. И я целых пятнадцать минут думала, как мне себя повести: вернуть назад или оставить, чтобы не обидеть этого человека.

А что он тебе передал?

Колбасу.

У него колбасный завод?

Нет.

Тогда без разговоров надо было вернуть.

Вернуть — то я вернула, только потом переживала, зачем он это сделал.

Зачем тебе это расценивать? Зачем тебе это надо? Если ты будешь каждого идиота воспитывать, у тебя жизни не хватит.

То есть, я могу вести себя так, как хочу, оберегая свои границы?

Ты обязана себя так вести, иначе у тебя не будет соответствующего положения и внутреннего ощущения свободы. А если б ты взяла и съела эту колбасу, тебе бы неудобно было в следующий раз отказаться от встречи. (Смеется.) Он бы сказал: «Колбасу же сожрала, а встречаться не хочешь».

Лет двадцать назад вы мне рассказывали, что когда вы были мальчиком, вам казалось, что ваш тренер знает все обо всем.

Так оно и было, Ира. А может, просто нам, мальчишкам, так казалось.

Сейчас вы можете сказать, что вы все про эту жизнь понимаете?

Нет, конечно! В жизни столько вопросов… Многое до сих пор непонятно. Мне непонятно предательство. Когда человек, которому ты много сделал, в один момент тебя предает. Его не пытают, как в войну, не выжигают каленым железом, а он в простейших условиях принимает решение тебя предать.

У вас никогда не возникало мысли, что именно из-за страха предательства мы так привязываемся к собакам?

Возможно. Человек всегда нуждается в друге. Но любая дружба — это все равно некое фехтование, а собака безмолвна и преданна в любых ситуациях. Как мечта мужчины о глухонемой жене. Смотрит влюбленными глазами, не задает лишних вопросов, вообще никаких не задает. Я прихожу домой, мой пес приносит мне тапочки. Сажусь на диван, он несет подушечку, сам садится рядом. Когда я еще работал тренером, у нас жил Джим, ризеншнауцер. Все в городе знали его. Он сам садился в трамвай на ЧМЗ и приезжал ко мне во Дворец спорта. Когда его не стало, я взял сенбернара и тоже назвал Джимом. Сейчас у меня три собаки: сенбернару — 15, лабрадору — 7, а лайке — 4. Все между собой дружат, друг за друга глотку готовы порвать.

Они все живут с вами в квартире?

Ты что? Нет. Я живу на двадцать пятом этаже, со мной живет только лабрадор, а те двое живут на даче — им нужен простор, свобода, вольер.

Вы верите, что они понимают наш язык?

Наверно.

Я могу задать вопрос про Ларису Евгеньевну?

Не надо. Женщины — такие существа, что лучше про вас не говорить ничего.

У меня только один вопрос: она ревновала вас?

А что, есть женщины, которые не ревнуют?

А как после встречи с некоторыми людьми меняется судьба, вам понятно?

Что ты имеешь в виду: общение или действие?

Я имею в виду такое общение, которое по своей силе приравнивается к действию.

Для этого нужно, чтобы человек достаточно слабый встретился со сверхсильным. Только тогда возможны перемены.

В вашей жизни был такой сверхсильный человек?

Пожалуй, нет.

А в моей жизни этот человек — вы.

Ты говорила это несколько лет назад, я помню.

Вы понимаете, что в вас магическая энергия?

Ира, не начинай! Ты же знаешь, что я весь этот пафос не люблю. Лучше скажи, что тебе для полного счастья нужно?

Вам принадлежат замечательные слова: «Если ты меняешь свободу, то это должен быть удар молнии».

Это точно. У меня для тебя есть работа. Наши боксеры вышли на мировой уровень, живут по два месяца в Америке, тренируются там. Американский журналист уже взялся. Ты можешь писать про них, у тебя это неплохо получается.

Неплохо?

Зачем ставить оценки по пятибалльной шкале, если всю суть можно сократить до двух? Мое неплохо — это уже хорошо.

У вас есть мечта?

Есть. Моя мечта — научиться играть на гитаре.

И что вы сыграете, когда научитесь?

Высоцкого, Окуджаву, Визбора. Это песни, которые трогают мою душу до слез.

Ваши планы на ближайшее будущее?

Выучить английский язык.

А в чем для вас принципиальное отличие мечты от планов?

Планы — для работы, мечта — для души. Мне нужен английский, чтобы не чувствовать себя идиотом, когда я разговариваю с серьезными американскими промоутерами.

Так есть же переводчик, который всегда рядом?

Есть разговоры, где переводчик лишний. Ира, хватит, уходи, сил уже нет отвечать на твои вопросы!

Это он лукавит, что у него нет сил. Он настолько многогранный, что мир разрешает ему лукавить в мелочах. Заслуженный тренер России, президент Федерации бокса Урала Евгений Ефремович Вайнштейн — это легенда нашего города, наше достояние. Тысячи мальчишек, выросших в парней и ставших взрослыми мужчинами, по-прежнему, как в детстве, называют его Ефремыч. И это нисколько не панибратство. Это любовь к своему тренеру, это благодарность за жизненные уроки, это преданность человеку, который многим из них заменил того, кто в жизни каждого мальчишки должен быть главным. 6

Роберт Стуруа. Земной простор

Впервые в жизни я приехала на интервью без шпаргалки, и это был мой осознанный выбор. Я чувствовала, что любые подготовленные мной заранее вопросы, написанные на бумажном листе, могут быть в одну секунду перевернуты, и тогда я потеряюсь и утону. Я понимала, что человек, поставивший Шекспира почти на всех театральных сценах мира, моментально сумеет увидеть систему в моей подготовке, и вся моя репетиция последовательности нашего разговора с большой долей вероятности превратится в скуку. А этого мне совсем не хотелось. Мне хотелось, чтобы разговор вел он, великий режиссер Роберт Стуруа, а я бы за ним тихонечко шла, чтобы истории его жизни вплетались одна за другой и сами, как того пожелает Мастер, складывались в узор.