Читать книгу "Лабиринт призраков - Карлос Руис Сафон"

– Добрый вечер, любовь моя.

Элена практически лишилась голосовых связок два года назад, и для того, чтобы произнести слово, ей требовалось приложить сверхчеловеческие усилия. Она все же ответила на его приветствие утробным стоном, казалось, исходившим из глубин искалеченного тела, формы которого угадывались под одеялом.

– Мне сказали, у тебя выдался тяжелый день, – продолжил Вальс. – Лекарство скоро подействует, и ты заснешь.

Он не отпустил руку, вызывавшую у него дрожь и отвращение. Каждый вечер повторялась одна и та же сцена. Вальс тихо разговаривал с женой несколько минут, удерживая ее руку в своих ладонях, а она испепеляла его взглядом, пока морфий не утихомиривал боль и ярость, после чего он мог покинуть мрачную комнату в конце коридора на третьем этаже и не возвращаться туда до следующего вечера.

– Пришли все. Мерседес впервые надела длинное платье и, как мне доложили, танцевала с сыном английского посланника. О тебе все спрашивали и передавали наилучшие пожелания.

Соблюдая необходимый ритуал, Вальс сыпал банальностями, не спуская глаз с небольшого подноса, нагруженного металлическими инструментами и шприцами, который стоял у кровати на стальном столике, застеленном красным бархатом. Ампулы с морфием мягко поблескивали в приглушенном свете, словно драгоценные камни. Он запнулся. Элена проследила за направлением его взгляда и теперь в упор смотрела на мужа с отчаянной мольбой, обливаясь слезами. Вальс вздохнул. Наклонившись, он поцеловал жену в щеку:

– Я люблю тебя.

Услышав его слова, Элена отвернулась и закрыла глаза. Вальс погладил ее по щеке и встал. Задернув занавеску, он направился к двери, на ходу застегивая сюртук и вытирая губы носовым платком, который бросил на пол, выходя из комнаты.

2

Незадолго до праздничного вечера Маурисио Вальс пригласил свою дочь Мерседес в кабинет, расположенный в башне, пожелав узнать, что она хотела бы получить в подарок на день рождения. Период коллекционных фарфоровых кукол и сборников сказок давным-давно канул в Лету. От прежней маленькой девочки Мерседес сохранила лишь смех и глубокое почтение к отцу. И она объявила, что мечтает только об одном – пойти на бал-маскарад, который должен был состояться через две недели в поместье, названном ее именем.

– Мне необходимо посоветоваться с твоей матерью, – солгал Вальс.

Дочь обняла его и поцеловала, скрепив негласное обещание, какое ей удалось получить. Еще до разговора с отцом Мерседес выбрала вечернее платье, в нем она собиралась произвести фурор на балу. Восхитительный туалет винного цвета сшили для ее матери в ателье высокой моды в Париже, но донье Элене не довелось обновить его. Платье, вместе с сотнями нарядов и драгоценностей – атрибутами несостоявшейся жизни, той жизни, какую ее родительнице не суждено было прожить, – пятнадцать лет провисело под замком в шкафу в роскошной и заброшенной гардеробной, по соседству с бывшей супружеской спальней, которой давно не пользовались. В течение многих лет, когда все думали, будто девочка спит у себя в комнате, Мерседес пробиралась в спальню к матери, чтобы позаимствовать ключ из четвертого ящика комода, стоявшего у двери. Ночную сиделку, единственную, имевшую дерзость заикнуться о визитах девочки, уволили без церемоний и компенсации после того, как Мерседес обвинила ее в краже материнских часов с туалетного столика. Эти часы она собственноручно закопала в саду, за фонтаном с ангелами. Остальные не осмеливались открывать рот и притворялись, что не замечают ее в темноте, всегда застилавшей покои.

Сжимая ключ в ладошке, девочка проскальзывала посреди ночи в гардеробную матери, просторную уединенную комнату в западном крыле дома, где пахло пылью, нафталином и запустением. Со светильником в руке путешествовала по проходам между стеклянными витринами, заполненными обувью, мехами, одеждой и париками. Углы этого мавзолея костюмов и памятных подарков затягивала паутина. Маленькая Мерседес, которая росла как настоящая принцесса в уютном и обеспеченном одиночестве, придумала игру. Она воображала, будто все сокровища гардеробной давно принадлежали сломанной и безобразной кукле, потом ее посадили в темницу на третьем этаже в конце коридора, и теперь она больше не сможет наряжаться в богатые платья из превосходных тканей и украшать себя изумительными драгоценностями.

Порой под покровом ночи Мерседес ставила лампаду на пол, надевала один из туалетов и танцевала в темноте под треньканье старой музыкальной шкатулки. Девочка заводила ее, и шкатулка исправно наигрывала мелодию темы Шахерезады. Она испытывала удовольствие, представляя, как отец, положив руку ей на талию, ведет ее в танце по большому бальному залу, а гости смотрят на них с завистью и восхищением. Когда первые лучи зари пробивались сквозь неплотно задернутые занавески, Мерседес возвращала ключ в ящик комода и торопилась улечься в постель, изображая глубокий сон, поскольку ровно в семь часов утра являлась горничная, чтобы разбудить ее.

На балу никому не пришло в голову, что вечернее платье, сидевшее на ней как на картинке, сшили для другой дамы. Играл оркестр, Мерседес скользила по сцене в такт музыке то с одним, то с другим кавалером и кожей чувствовала взгляды сотен гостей, ласкавшие ее с вожделением и страстью. Она знала, что имя ее на устах у всех, и улыбалась, улавливая обрывки разговоров, в которых выступала главной героиней.

Около девяти часов вечера, в разгар праздника, задуманного и готовившегося с размахом, Мерседес неохотно покинула танцевальную сцену и направилась к парадной лестнице главного дома. Она лелеяла надежду пройти с отцом хотя бы один круг танца, но он не спустился к гостям, и в парке его пока не видели. Дон Маурисио взял с дочери обещание, что в девять она вернется к себе в комнату, лишь при этом условии позволив посетить бал, и Мерседес решила ему не противоречить. «В следующем году».

По дороге Мерседес услышала беседу коллег отца, тоже служивших в правительстве, двух патрициев преклонных лет, весь вечер не спускавших с нее сальных взглядов. Они вполголоса сплетничали о том, что дон Маурисио мог позволить себе любую прихоть благодаря богатству несчастной жены, и в том числе получить по-весеннему теплый вечер в середине мадридской осени, а заодно представить распущенную дочь самым знатным персонам высшего света. Опьяненная шампанским и турами вальса, Мерседес повернулась, чтобы поставить их на место, но на дорожку вдруг вышла женщина и мягко коснулась локтя девушки.

Ирене, гувернантка, которая была тенью Мерседес и наперсницей последние десять лет, ласково улыбнулась воспитаннице и поцеловала в щеку.

– Не обращай на них внимания, – сказала она, взяв девушку за руку.

Мерседес улыбнулась и пожала плечами.

– Ты настоящая красавица. Дай мне хорошенько разглядеть тебя.

Девушка потупилась.

– Платье изумительное и необыкновенно тебе идет.

– Это мамино платье.

– С сегодняшнего дня оно только твое, и ничье больше.

Мерседес кивнула, зардевшись от удовольствия, слегка окрашенного горьковатым привкусом вины.