Читать книгу "Вирджиния Вулф: "моменты бытия" - Александр Ливергант"

Второй совместный выезд за границу, в Грецию, куда в сентябре 1906 года вместе с Вайолет Дикинсон отправились братья и сёстры Стивен, кончился плохо. Судьба продолжала испытывать семью сэра Лесли. Иллюзии, которые питали молодые образованные англичане, приехавшие на Пелопоннес, быстро развеялись: современная Греция с ее грязью, клопами, нищими мало походила на древнюю Элладу. В Олимпии (куда, между прочим, Вирджиния отправит по своим стопам героя своего третьего романа «Комната Джейкоба») юные путешественники напились сырого молока, после чего Ванесса и Вайолет, сильно захворав еще в Греции, с трудом, через Константинополь, добрались до дома. Весь обратный путь Ванессе было так плохо, что ее приходилось нести, она то и дело теряла сознание. Всеобщий же любимец Тоби, всех опередив, вернулся в Лондон 1 ноября, однако вскоре слег с высокой температурой, и спустя две недели, в возрасте двадцати шести лет, умер от тифа (а не от малярии, как полагали врачи, уверявшие, что за молодого человека можно не беспокоиться). Одновременно с Тоби лежала в тифу и Вайолет, и Вирджинию предупредили, что больная ни под каким видом не должна проведать о смерти ее старшего брата.

«Дела у нас идут относительно неплохо, – писала подруге Вирджиния через три дня после смерти Тоби. – Держится Тоби превосходно. Он очень сердится на своих медсестер за то, что те не дают ему бараньих котлет и пива, и все время спрашивает, почему ему нельзя поехать вместе с Беллом поохотиться на диких гусей».

Спустя два дня после похорон Ванесса принимает окончательное решение связать свою судьбу – и личную, и профессиональную – с Клайвом Беллом, в феврале 1907 года выходит за него замуж, и Стивены, как покойный Тоби и предсказал, разъезжаются. У блумсберийцев теперь не один, а два дискуссионных салона, два «четверга».

Хозяйкой старого, на Гордон-сквер 46, становится Ванесса Белл; она же собирает блумсберийцев, правда, нерегулярно, и по пятницам. К уже упоминавшемуся «Клубу по пятницам», где эстетическим образованием блумсберийцев занимались приглашенные Ванессой искусствоведы и художники из Королевской академии в Кембридже и из Слейд-скул, художественного училища при Лондонском университете, в конце 1907 года прибавилось и «Общество полуночников» (“Midnight Society”). Его инициатором стал также Клайв Белл. А следом – «Общество чтения пьес» (“Play Reading Society”). Сидни-Тёрнер, Ванесса, Белл, Адриан, Стрэчи и Вирджиния разыгрывали по ролям знаменитые пьесы английского и не английского репертуара; начали с «Рецидива, или Добродетели в опасности» Джона Ванбру, английского драматурга времен Реставрации, читали вслух также Шекспира, елизаветинцев, Бена Джонсона, Мильтона («Самсон-борец»), Суинбёрна, Ибсена; в «Росмерсхольме» Вирджиния исполняла роль героини-феминистки Ребекки Уэст.

Хозяйкой же нового салона, на Фицрой-сквер 29, куда уже через месяц после свадьбы Ванессы переехали младшие брат и сестра, становится Вирджиния Стивен.

Глава пятая

Фицрой-сквер 29

Блумсберийцы, в большинстве своем, отдают предпочтение дому Вирджинии (где до нее жил Бернард Шоу): у Ванессы ведь теперь своя семья, она много и целенаправленно занимается живописью, и ей не до интеллектуальных коррид; «пятницы» – скорее исключение. К тому же Клайв Белл, в отличие от Стивенов, чурается светской жизни, он сосредоточен на своих делах, предпочитает жить обособленно, узким кругом.

«Несса и Клайв живут, мне кажется, как светские дамы во французской аристократической гостиной, – заметила однажды не без некоторого раздражения Вирджиния. – Они окружили себя избранным кругом острословов и поэтов, и Несса сидит меж ними, точно богиня».

Кроме того, у Беллов ожидаются дети. «Дети», впрочем, есть и у Вирджинии: за младшим братом – вялым, медлительным, безалаберным, инфантильным – нужен, что называется, «глаз да глаз». Присматривает, впрочем, и брат за сестрой: ведет подробный дневник происходящего на Фицрой-сквер.

Четверги у Адриана и Вирджинии (занявшей комнату на третьем этаже, куда она перевезла с Гордон-сквер тысячи книг, пианолу, светло-зеленый ковер, а заодно – пыль и табачный дым) меж тем продолжаются, однако состав постоянных гостей постепенно меняется: «блумсбериек» становится едва ли не больше, чем блумсберийцев. Вирджинии это определенно нравилось, что, впрочем, не мешало хозяйке дома, в свойственной ей несколько развязной манере, отпускать вновь прибывшей на Фицрой-сквер гостье комплименты довольно сомнительного свойства. Вот как она, со слов Адриана, «приветствовала» свою знакомую мисс Коул, впервые попавшую на «четверг» в июле 1909 года:

«Вы ведь всегда одеваетесь столь изысканно, мисс Коул. У вас такой оригинальный вид, в вас что-то есть от морской раковины. Когда вы появляетесь в своих несравненных нарядах среди наших грязных сапог и дымящихся трубок, выглядите вы тем более утонченно».

Общаясь по преимуществу с представительницами прекрасного пола – с Мэдж Воган, Вайолет, Джанет Кейс, – Вирджиния, надо полагать, впервые задумывалась о специфически женском восприятии реальности, о том, чему лет двадцать спустя она посвятит «Свою комнату».

На общем «феминистском» фоне «женских четвергов» выделяются две участницы. Во-первых, Кэтрин Кокс, которую называли Ка-Кокс, а еще – «олицетворением юной женственности». Умная, рассудительная, не слишком эмоциональная молодая особа, Ка-Кокс входила в общество так называемых неоязычников.

Как и блумсберийцы, неоязычники ратовали за свободу нравов, за атеизм (отсюда и название их движения), за эмансипированность женщин – и мужчин тоже. Вместе с тем, в отличие от питомцев Мура, неоязычники были приверженцами социально активной жизненной позиции, ярыми противниками «расслабленных» эстетов и декадентов и заядлыми спортсменами. Неоязычников отличали стремление к простой, незамысловатой, «здоровой» жизни, социалистические (фабианские) убеждения, неприкрытый антисемитизм и гетеросексуальность (в отличие от гомосексуализма блумсберийцев). Через Ка-Кокс, посещавшую блумсберийский клуб «По пятницам», Вирджиния познакомилась и подружилась с одним из самых блестящих неоязычников, уже упоминавшимся Рупертом Бруком, на дух не переносившим эстетства и отрешенности блумсберийцев.

«Он ходил исключительно босиком, – вспоминала Вирджиния, – с отвращением относился к табаку и мясу, жил и спал под открытым небом, купался в ледяной воде, придерживался рыбной диеты и терпеть не мог книг и книгочеев».

Зато любил живую природу, которую описывал с исключительной поэтической искренностью:

Весь день смеются воды под ветрами, Согретые небесными лучами, Но вот мороз движение сковал И пляску волн и блеском безмятежным Холодной бледной ночи осиял Покой великий, ровный и безбрежный[29].

И, во-вторых, леди Оттолайн Моррелл, покровительница искусств, эксцентричная аристократка с пронзительным голосом, бирюзовыми глазами, хищным носом, экзотическими туалетами и манерами, «с головой Медузы, золотыми подвесками в ушах, волочащимся по земле подолом, мириадами лисьих хвостов»[30]. И с весьма заносчивым нравом. Чем-то леди Моррелл – очень высокая, статная, величественная, говорившая, растягивая слова, вдохнувшая в «четверги» не свойственный им светский лоск, – напоминала герцогиню из «Алисы в стране чудес».