Читать книгу "48 законов власти - Роберт Грин"

Новость о второй речи Кориолана быстро разлетелась по городу, и на выборы явилось множество народа, чтобы проголосовать против него. Потерпев поражение, Кориолан вернулся на поле боя обиженным, с жаждой отомстить простолюдинам, которые проголосовали против него. Несколько недель спустя в Рим прибыла большая партия зерна. Сенат собирался бесплатно раздать его народу, но в момент голосования по этому вопросу появился Кориолан и попросил слова. Раздача зерна, убеждал он, плохо повлияет на город. Многие сенаторы заколебались, голоса разделились. Кориолан не остановился на этом: он перешел к критике самой идеи демократии. Он требовал отменить участие представителей народа — трибунов — в правлении и высказывался за то, чтобы городом правили только патриции.

Когда эта, последняя, речь Кориолана стала достоянием народа, возмущению горожан не было предела. В сенат были посланы трибуны с требованием, чтобы Кориолан предстал перед народом. Он отказался. По всему городу вспыхивали волнения. Сенат, опасаясь вспышки народного гнева, проголосовал за раздачу зерна даром. Трибунов отозвали, но люди продолжали требовать, чтобы Кориолан выступил перед ними с извинениями. В этом случае и при условии, что он впредь будет держать свои мысли при себе, ему было бы разрешено вернуться в армию.

Кориолан в последний раз предстал перед народом, который слушал его в полной тишине. Он начал медленно и спокойно, но постепенно снова перешел к оскорблениям. Его тон был вызывающим, выражения резкими. По мере того как он говорил, возмущение народа росло. В конце концов поднялся такой шум, что он не смог продолжать.

Посовещавшись, трибуны приговорили Кориолана к смерти и приказали магистратам немедленно сбросить его со скалы. Толпа восторженными криками приветствовала это решение. Однако патрициям удалось вмешаться, и приговор был заменен на пожизненное изгнание. Народ торжествовал при вести, что великий национальный герой Рима будет с позором изгнан из города. Такого ликования на улицах Рима никогда не устраивали — даже в честь победы над врагом.

Устрицы полностью раскрывают раковину в полнолуние; когда краб видит устрицу, он кидает внутрь ее камешек или водоросль, так что устрица не может закрыться вновь и становится добычей краба. Таков удел тех, кто слишком много открывает рот и тем отдает себя на милость слушателя.

Леонардо да Винчи, 1452–1519

Толкование

Пока Кориолан не занялся политикой, имя его вызывало преклонение. Военные подвиги свидетельствовали о его незаурядном мужестве. Пока гражданам было известно о нем только немногое, с его именем связывали множество легенд. Однако, стоило ему предстать перед римлянами и высказать, что у него на уме, величие и тайна улетучились. Он шумел и бахвалился, как простой солдафон. Он злословил и оскорблял народ, словно чувствуя неуверенность и пытаясь самоутвердиться. Внезапно стало ясно, что он совсем не тот, кем его считали. Противоречие между легендой и реальностью глубоко разочаровало тех, кто обожал своего героя. Чем больше говорил Кориолан, тем более слабым он казался: тот, кто не контролирует своих слов, не владеет собой и недостоин уважения.

Если бы Кориолан меньше говорил, у людей не появилось бы повода для обиды на него, они никогда не узнали бы его истинных чувств. Он бы сохранил свою сильную ауру, был бы, без сомнения, избран консулом, а впоследствии смог бы претворить в жизнь свои антидемократические взгляды. Но человеческий язык — это зверь, которого способны укротить немногие. Он постоянно пытается выбраться из клетки, и, если его не укротить, он вырвется на волю и причинит немало бед. Те, кто расточает сокровища слов, не могут приумножить власть.

В 1944 году, в тяжелые для него дни, Майкл Арлен (киносценарист) приехал в Нью-Йорк. Чтобы как-то отвлечься от своих несчастий, он решил пойти в знаменитый ресторан «21». В вестибюле он столкнулся с Сэмом Голдуином, который дал ему какой-то ненужный совет — купить беговых лошадей. В баре Арлен встретил Луиса Б. Майера, старого знакомого, спросившего, каковы его планы на будущее. «Я сейчас говорил с Сэмом Голдуином...» — начал Арлен. «Сколько он вам предложил?» — перебил его Майер. «Недостаточно», — уклончиво ответил сценарист. «Устроит вас 15 тысяч за тридцать недель?» — спросил Майер. На сей раз Арлен не колебался. «Да», — был его ответ.

Клифтон Фадиман. «Коричневая книжечка анекдотов»

Соблюдение закона

При дворе Людовика XIV аристократы и министры проводили дни и ночи в дебатах о проблемах государства. Они совещались, спорили, заключали и расторгали союзы, снова спорили, пока не наставал решающий момент: избирались двое из их числа, чтобы представить мнения сторон самому Людовику, который должен быть принять окончательное решение. После того как двое были избраны, споры возобновлялись: как сформулировать доклады? что произведет на Людовика впечатление, а что ему не понравится? в какое время дня лучше обратиться к нему и какой уголок Версальского дворца избрать для этого? какое выражение должно быть на их лицах?

Когда наконец всё было решено, наступала важная минута. Два избранника приближались к Людовику — это само по себе требовало тонкости и деликатности — и, завладев его вниманием, заговаривали о своем деле подробно, приводя различные доводы.

Людовик выслушивал молча, сохраняя на лице загадочное выражение. Когда оба заканчивали говорить и ждали ответа короля, он, обращаясь к ним обоим, отвечал: «Я подумаю». С этими словами он удалялся.

Впоследствии ни министры, ни придворные больше не слышали от короля ни слова об интересующем их предмете — они просто видели результат, когда позже, порой спустя недели, король принимал решение и действовал. Он никогда не утруждал себя повторными обсуждениями вопроса.

Толкование

Людовик XIV был очень немногословен. Ему принадлежит знаменитое: «Государство — это я». Трудно высказаться более лаконично и выразительно. Его печально известное: «Я подумаю» — очень короткая фраза, которой он отвечал на все запросы и обращения.

Не всегда Людовик был таким; в юности он любил поговорить, упиваясь собственным красноречием.

Позже он научился быть молчаливым, навязал себе эту маску, чтобы никому не дать вывести себя из равновесия. Никто не знал наверняка своего положения, никому не удавалось предсказать реакцию короля. Никому не удалось бы обмануть Людовика, нашептывая ему то, что он хочет услышать, ведь никто не знал, что он хотел слышать. Вынужденные подолгу высказываться перед хранящим молчание Людовиком, просители невольно все больше раскрывались перед ним, а это король впоследствии мог с успехом использовать против них.

Безответственные слова подданных часто имеют последствия более глубокие, чем лишь воспоминание о дурных поступках...

Младший граф Эссекс сказал королеве Елизавете, что ее характер так же искривлен, как и ее тело. Это стоило ему головы, причем он лишился ее не по причине своей мятежности, а именно из-за этого высказывания.