Читать книгу "Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени - Алексей Смирнов"

Князь Ружинский, заложивший свои имения на Украине, чтобы набрать для похода в Россию отряд конных копейщиков, находился в той же ситуации, что и сотни других собравшихся в Тушине нищих польских аристократов, увидевших во вторжении Сигизмунда в Россию крах мечты о славе и богатстве. «Король пришел, чтобы отнять у нас заработанное! Пусть Его Величество заплатит нам за весь срок нашей службы у Дмитрия!» — кричали польские шляхтичи, потрясая саблями на вспыхивавших повсюду в лагере стихийных митингах. Но Сигизмунд, как признались послы, не собирался платить своим подданным, пустившимся в русскую авантюру ради воцарения какого-то мошенника.

Самозванца в течение нескольких месяцев, пока шли переговоры, поляки держали в лагере под домашним арестом, опасаясь потерять важный козырь в торговле с Сигизмундом. Но в декабре перетрусивший «царь» все же сумел бежать, переодевшись в крестьянское платье и зарывшись в вывозимый из лагеря на санях навоз. Объявился пахнущий хлевом самозванец уже в Калуге и тут же принялся созывать к себе подданных. Из Тушина к нему начали стекаться русские сторонники и немногие из поляков, решивших до конца связать с ним свою судьбу.

Гетманы Ружинский и Сапега едва скрывали взаимную враждебность и не желали действовать сообща. Польские рыцари до хрипоты спорили на пирах, кому выгоднее отдать свой меч, не желая, пока ситуация не прояснится, выходить на битву против сторонников Шуйского.

В этой ситуации достаточно было небольшого толчка, чтобы начавшее разлагаться тушинское войско перестало существовать. Василию Шуйскому нужны были хотя бы несколько тысяч шведских профессионалов! В лагерь Делагарди под Новгородом одна за другой летели грамоты царя и Скопина-Шуйского, в которых те просили полководца срочно выступить на соединение с ополчением. Гонцы везли шведам деньги, гнали свежих коней, даже послали, по случаю грядущей осенней непогоды и холодов, толстые суконные плащи и меховые шубы. Карла IX настораживало, что Кексгольм, вопреки договору, все еще не передан шведам, однако русский царь уверял, что предпринимает все от него зависящее. Василий Шуйский в августе своей печатью подтвердил соглашение на передачу Кексгольма и направил воеводе и епископу этой крепости распоряжение о выводе из города жителей вместе с их пожитками, а также о вывозе оттуда церковной утвари и пушек. Не его вина, что неистовый кексгольмский епископ Сильвестр возбудил против царя чернь и отказывался выполнять высочайшее распоряжение! Жители под разными предлогами не пускали в город царских комиссаров, посланных из Москвы для передачи Кексгольма шведам, а сами между тем готовились к осаде.

Вторжение Сигизмунда в Россию заставило Карла IX закрыть глаза на невыполнение русскими условий соглашения. Ведь если военное предприятие Сигизмунда окажется удачным, в его распоряжении для схватки за шведскую корону могли оказаться неисчерпаемые ресурсы Московии. Так Якобу Делагарди вновь пришлось отправиться в поход по уже пройденному маршруту. На этот раз в его распоряжении вместо двенадцатитысячной отборной армии, снабженной всем необходимым, было менее двух тысяч измотанных в сражениях и готовых к мятежу озлобленных головорезов, считавших, что их обманули с деньгами в предыдущем походе. Присланных Скопиным-Шуйским средств едва хватило на выплату полумесячного жалованья этим жалким остаткам войска. Отослав в Финляндию с королевскими комиссарами тех из наемников, кто категорически не желал воевать, Делагарди пошел на соединение со Скопиным-Шуйским. 26 сентября шведы вступили в Калязин. Хотя Делагарди привел с собой лишь 830 всадников и 130 пехотинцев, Скопин-Шуйский, по свидетельству Видекинда, встретил Делагарди «со всевозможным почетом и приветствиями». Наемникам выдали дополнительное жалованье мехами. В начале октября ополчением с помощью шведов почти без боя была взята Александровская слобода, где соединенное войско задержалось почти на три месяца. Здесь Делагарди решил ждать обещанных из Швеции подкреплений и новых царских уступок. Дождливая осень сменилась ранними морозами, наемники были измотаны постоянными стычками с поляками, страдали от ран и болезней. В январе 1610 года — отряд за отрядом — в Александровскую слободу стали подтягиваться новые шведские силы, за которые царь Василий Шуйский торжественно обещал отдать все, что угодно. Царская грамота буквально гласила: «чево вельможный Король у Государя нашего Царского Величества по достоянию попросит, города, или земли, или уезда».

Со щедрыми обещаниями Шуйский явно поторопился. Собранное Карлом IX войско за время похода от границы растаяло более чем наполовину из-за дезертирств, болезней и обморожений. В Александровскую слободу пришло в общей сложности 500 конных и 700 пеших наемников. С этими скромными силами предстояло освобождать Москву.

Зима прошла в стычках локального характера, в которых особенно отличился четырехтысячный лыжный отряд, сформированный из жителей шведской губернии Норботтен и русских северян. Стремительно скользя по твердому снежному насту, лыжники неожиданно нападали на польских фуражиров, громили вражеские заставы, атаковали колонны неприятеля на походе. К весне была снята четырехмесячная осада Троице-Сергиевой лавры, означавшая окончательный прорыв блокады Москвы, затем гетман Сапега без боя оставил подмосковный город Дмитров, уйдя с остатками своих войск в ставку короля под Смоленском. Тушинцы еще огрызались, но прежней стойкости и веры в победу у них уже не было. Шестого марта временная столица самозванца запылала, подожженная самими ее жителями. Последние остававшиеся там отряды казаков и поляков спешно уходили кто куда: одни направлялись к Дмитрию в Калугу, другие — к королю под Смоленск, третьи решили искать разбойничьего счастья на просторах России, служа лишь своим атаманам. О стремительности, с которой произошел распад лагеря, свидетельствуют результаты раскопок, произведенные в Тушине в девятнадцатом веке, во время прокладки там железной дороги. Строительные рабочие обнаружили множество ценных предметов, бросить которые могли лишь люди, собиравшиеся в крайней спешке, граничащей с паникой. Из земли извлекли оружие и кожаную обувь, столярный инструмент и замки, сельскохозяйственные орудия и кузнечное оборудование.

Не встречая сопротивления, соединенное русское и шведское войско 12 марта вышло к Москве. Издалека были видны покрытые известью каменные стены так называемого Белого города, третьей внешней полосы укреплений столицы, за которыми сияли на солнце позолоченные купола церквей и монастырей. В авангарде скользили лыжники, проверяя, не устроил ли враг засады. Но все было чисто. Пятидесятитысячное войско, много месяцев осаждавшее Москву, точно испарилось, оставив после себя безобразное черное пятно разоренного лагеря и сожженные деревни. Поход длиной почти в восемьсот километров подошел к завершению. За городским валом на снегу виднелись тысячи двигающихся черных точек и слышалась отдаленная пушечная пальба. Прежде такая картина могла означать лишь одно — войско Шуйского вышло в поле для схватки с армией самозванца. Но на этот раз все было иначе. Москва встречала своих освободителей.

Слава и позор Делагарди

Кучка бояр, посланная царем для торжественной встречи союзного войска, ожидала освободителей Москвы перед городскими воротами, выходящими на Ярославскую дорогу, но стихийное чествование армии Скопина-Шуйского началось еще в поле, за последними домами городских предместий. Из толпы, теснившейся по обеим сторонам дороги, неслись приветственные выкрики, одни рыдали от избытка чувств, другие в религиозной экзальтации протягивали ратникам принесенные из дома иконы, третьи, проталкиваясь вперед локтями, пытались дотронуться до героев, точно желая убедиться, что все это им не приснилось и освобождение действительно пришло. Музыканты дули невпопад в трубы и зурны, лупили по барабанам, производя невообразимые звуки, считавшиеся у московитов музыкой, а иностранцам напоминавшие собачий вой. Над всей этой какофонией плыл, перекрывая ее, торжественный колокольный звон всех московских церквей и монастырей.