Читать книгу "Тайная жизнь деревьев. Что они чувствуют, как они общаются? Открытие сокровенного мира - Петер Вольлебен"

Или жуки-долгоносики: они выглядят почти как крохотные слоники, не хватает разве что слоновьих ушей, и относятся к самому многочисленному в мире семейству насекомых. Только у нас встречается около 1400 видов. Впрочем, хобот служит им не столько для питания, сколько для поддержания потомства. С помощью этого длинного органа жуки проедают мелкие дырочки в листьях и стеблях, в которые затем откладывают яйца. Личинки, защищенные таким образом от врагов, прогрызают в растениях мелкие ходы и спокойно подрастают (см. примеч. 26). Некоторые виды долгоносиков, в основном обитатели почвы, уже не могут летать, потому что привыкли к медленному ритму лесов и их мнимой вечности. Перемещаться они могут максимум на 10 метров в год, а больше им и не нужно. Если условия вокруг дерева изменятся, например, оно засохнет, долгоносику нужно только добраться до следующего ствола и закопаться в гниющую листву. Обнаружив в лесу таких жуков, можно сделать вывод, что лес растет здесь очень давно и непрерывно. В лесу, который в Средние века вырубили, а затем снова посадили, таких насекомых не будет, потому что путь к нему из ближайшего старого леса чересчур длинный.

У всех названных животных есть общая черта: они очень малы, что сильно ограничивает радиус их активности. В огромных девственных лесах, покрывавших когда-то Центральную Европу, это никакой роли не играло. Однако сегодня большая часть этих лесов изменена человеком. Ели вместо буков, дугласии вместо дубов, молодые деревья вместо старых – животным это в самом прямом смысле слова не по вкусу, так что они гибнут от голода, а в отдельных местах полностью вымирают. Однако еще существуют старые широколиственные леса, а с ними рефугиумы, в которых сохраняется прежнее биоразнообразие. По всей стране лесные службы стараются больше поддерживать широколиственные леса, чем хвойные. Но даже если могучие буки когда-нибудь вновь поднимутся там, где сегодня падают от штормовых ветров ели, освобождая сцену для новых игроков, как смогут снова попасть туда панцирные клещи и коллемболы? Вряд ли пешком, ведь за всю свою жизнь они преодолевают не больше метра. А тогда есть ли вообще надежда, что когда-нибудь хотя бы в национальных парках, таких как «Баварский Лес», мы снова сможем восхищаться настоящими естественными лесами? Да, надежда есть, потому что исследования студентов в моем лесу показали, что мелкие животные, по крайней мере обитатели хвойных лесов, способны перемещаться на замечательно большие расстояния. Именно старые еловые посадки показывают это особенно отчетливо. Здесь молодые ученые обнаружили виды коллембол, которые специализировались на ельниках. Но у нас в Хюммеле такие леса мои предшественники высадили всего 100 лет назад, а до этого здесь, как и повсюду в Центральной Европе, росли в основном старые буки. Как же попали в Хюммель зависимые от хвойных коллемболы? Я предполагаю, что этих непрошеных пассажиров принесли на своих перьях птицы. Они любят купаться в пыли, чтобы очистить оперение. При этом на их перьях наверняка остаются крохотные обитатели почвы, которые вместе с птицей перелетают в ближайший лес и «высаживаются» в новом месте во время очередной пылевой ванны. Если это удалось животным, которые специализируются на елях, то почему тот же метод не может работать у обитателей палой листвы? Если в будущем у нас снова станет больше старых широколиственных лесов, которым никто не будет мешать, птицы вполне могли бы позаботиться о том, чтобы в них вернулись привычные крохотные субарендаторы. Правда, их возвращение может растянуться на очень долгое время, как показывают последние исследования из Киля и Люнебурга (см. примеч. 27). В Люнебургской пустоши больше 100 лет назад на бывших сельскохозяйственных землях были высажены дубы. Уже через несколько десятилетий, как предполагали ученые, там должно было восстановиться исходное сообщество бактерий и грибов. Однако они ошиблись – даже после этого относительно долгого срока в наборе видов зияют огромные дыры, что для леса имеет тяжелые последствия. Биологический круговорот веществ функционирует несовершенно, к тому же в почве все еще слишком много азота от использовавшихся когда-то удобрений. Высаженный здесь дубовый лес хотя и растет быстрее, чем дубравы на старых лесных почвах, однако гораздо более уязвим, например, к засухе. Сколько времени потребуется, чтобы в нем снова сформировалась настоящая лесная почва, никто не знает, понятно только, что 100 лет недостаточно. Однако чтобы такая регенерация в принципе когда-нибудь могла состояться, нужны резерваты коренных лесов, без всякого вмешательства человека. Именно там все многообразие почвенной фауны может переждать жизненные бури и послужить источником для восстановления окружающих земель. Впрочем, полного отказа от использования этих земель не требуется, как уже несколько лет демонстрирует община Хюммель. Она взяла под охрану все существующие на ее территории буковые леса и использует их теперь по-другому. Одна часть функционирует как кладбищенский лес, в котором деревья сдаются в аренду в качестве живых надгробных памятников для захоронения урн между корнями. Стать после своей смерти частью естественного леса – разве плохо? Другие участки резерватов арендуют фирмы, которые таким образом хотят внести свой вклад в охрану окружающей среды. Все это полностью компенсирует отказ от использования древесины – довольны и человек, и природа.

Пылесос для углекислого газа

В одном до сих пор широко распространенном и очень упрощенном представлении о круговоротах в природе деревья символизируют хорошо выверенный баланс. Дерево фотосинтезирует, производит при этом углеводы, использует их для своего роста и накапливает таким образом за свою жизнь до 20 тонн СО2 в стволе, ветвях и корневой системе. Когда оно однажды умирает, высвобождается точно такое же количество парникового газа, так как грибы и бактерии питаются древесиной и, переработав ее, выдыхают углекислый газ. На том же представлении основано утверждение, что горение дров климатически нейтрально. В конце концов, какая разница, мелкие ли организмы разлагают бревно на газообразные компоненты или это делает печка у нас дома. Однако лес функционирует не так просто. Это действительно гигантский пылесос углекислого газа, который беспрестанно отфильтровывает из воздуха и накапливает этот компонент. Но хотя часть этого вещества после смерти дерева действительно возвращается в атмосферу, большой его остаток надолго задерживается в экосистеме. Упавший ствол медленно, с помощью различных организмов разлагается на все более мелкие части и при этом сантиметр за сантиметром погружается в почву. О последнем остатке позаботится дождь, который смоет оставшуюся органику. Чем дальше вниз, тем ниже становится температура, и вместе с ее понижением замедляется жизнь, пока не замирает практически полностью. Это означает, что углекислый газ нашел здесь последнее пристанище в форме гумуса и теперь будет медленно накапливаться. В очень далеком будущем из него, может быть, образуется бурый или каменный уголь. Нынешние залежи этих полезных ископаемых возникли около 300 миллионов лет назад тоже из деревьев. Хотя выглядели они еще несколько иначе и походили на папоротники и хвощи 30-метровой высоты, однако со своими стволами двухметровой толщины достигали примерно таких же размеров, что и современные виды. Большинство видов росло на болотах, и когда дерево умирало от старости, ствол падал в болотистую воду, где практически не гнил. За тысячи лет из их остатков сформировались мощные слои торфа, которые позже оказались погребены под наносами гальки, песка или других грунтов и под их давлением постепенно превратились в уголь. Так что на крупных тепловых электростанциях сегодня сжигаются ископаемые леса. Не было бы в то же время разумным и правильным дать нашим деревьям возможность последовать примеру предков?[26] Они могли бы фиксировать и накапливать в почве хотя бы малую часть углекислого газа.