Читать книгу "Воспоминания Понтия Пилата - Анна Берне"

Неделю я продолжал эту изнурительную комедию. Дети с удивительной легкостью привыкли к шуму. Прокула, привыкшая, как все матери, спать мало и чутко, всегда готовая бежать на малейший звук в детскую, не страдала от отсутствия покоя. Но я не мог больше терпеть. На пятый день, видя мое изнеможение, жена вызвала гарнизонного врача и попросила у него снотворного на маковой основе, которое он применял для облегчения страданий раненых. Этот наркотик наконец позволил мне заснуть, но сном настолько кошмарным, настолько тревожным, что я отказался принимать его в другой раз. Утром восьмого дня, когда явился Аррий, вместо того чтобы выгнать его, я приказал тоном, не допускающим возражений:

— Возьми войска, которые тебе необходимы, и освободи меня от этой черни. Если они будут сопротивляться, брось их в тюрьму и пригрози крестом.

И, не дав Аррию возразить, закричал:

— Ты понял меня, трибун?! Делай, что я тебе сказал, и быстро!

Я ясно видел, как Нигер поднял глаза к небу и едва заметно пожал плечами; я слышал вздох, который он издал. Но он ограничился ответом:

— Как прикажешь, господин!

И, попрощавшись, вышел. Едва он ушел, как я оценил неразумность своих приказов. Я рисковал применением силы. Уверен ли я, что это будет в мою пользу? До сих пор я был жалок и, хуже того, смешон. Если бы я теперь придерживался твердости, строгости, жестокости, если бы возобновил политику Вара, Грата и других, смог ли бы я провести ее до конца? Легко было сказать: «Пригрози им крестом», но разве можно исполнить? Мысль о двух тысячах распятых вдоль дороги тридцать пять лет назад, во время славного входа Публия Квинтилия в Иерусалим, вызывала у меня отвращение.

Для римского прокуратора сострадание — признак слабости. Аррий быстро понял, что у меня была эта слабость. Но он обладал исключительным тактом и никогда не давал понять, что считает меня неспособным принять решительные меры. Догадываясь, что я не пойду дальше угроз, он, чуткий и сообразительный, нашел для меня примиривший мою гордость и мои принципы выход, которого я не надеялся найти.

Тщательно избегая ненужных насильственных мер, Нигер расчистил подступы к моей резиденции. Поскольку ему было известно о непопулярности фарисеев, он задержат десятерых, самых заметных, дав остальной толпе разойтись. Целый день он продержал их в подвале римского ипподрома, священном, по мнению горожан, месте идолопоклонства римлян. Вечером, в красочных выражениях, он сообщил им, что светлейший господин прокуратор из своего бесконечного благодушия, глубокого милосердия и ни с чем не сравнимого благородства, по случаю приближающегося праздника Сатурналий возвращает в Кесарию вексиллариев и их знамена. Таков был подарок иудеям от светлейшего господина прокуратора Кая Понтия Пилата в новом году, когда римляне, по обычаю предков, делают подарки своим друзьям.

Благодаря Луцию Аррию я сохранил достоинство.

Однако перед теми мерами, которые сопутствуют исполнению власти, я в ужасе отступил… В вечном противостоянии Антигоны и Креонта на мою долю выпала роль последнего, и я не любил эту роль. И я не был согласен на нее во имя кесаря, во имя Рима.

Прошли недели, месяцы; наступила весна. Я пытался править Иудеей, а Луций Аррий мне помогал. Но можно ли справиться с вулканом, готовым вот-вот взорваться? Со времен Помпеи, присоединения Палестины к Империи прошло уже больше полувека, и все же римский мир был лишь пустым звуком. Банды мятежников, которых называли наемными убийцами, или зилотами, тайно собирались и рассуждали о вооруженном восстании. Их вожделенным желанием было бросить нас в море. Вождем у них был назначен Исус бар Абба, о появлении которого нам сообщали отовсюду и которого никак не удавалось арестовать. Под прикрытием патриотизма эти разбойники врывались к служащим и торговцам, работавшим на нас, грабили и терроризировали их. Своими нападениями на откупщиков они завоевали расположение бедных, всегда готовых пожаловаться, что налоговые органы душат их поборами. Простонародье видело уже в бар Аббе освободителя, который восстановит власть Иуды.

Исус бар Абба в действительности был негодяем, вором и, возможно, убийцей. Потому что много раз солдаты, выходившие вечером из дому в одиночку, уже не приходили на ночлег. Аррий причислял их к дезертирам, хотя и был уверен, что людей этих убили, а их трупы спрятали.

За всяким инцидентом мы обнаруживали зилотов. Мы ощущали, как растет напряжение в Иудее, и опасались всеобщего восстания. Я отдал приказ, чтобы один корабль был всегда готов сняться с якоря и перевезти мою семью в Александрию, если ситуация ухудшится.

Я давно бы уже сожалел, что жена и дети со мной, если бы не письма Проба, сообщавшего об усиливающемся влиянии Сеяна на Тиберия и о подписанном кесарем смертном приговоре многим сенаторам, единственным преступлением которых было то, что они не угодили фавориту. Кто знает, может, будь мы в Риме, он увидел бы в моих сыновьях, в моей супруге, во мне некие препятствия на пути к получению пурпурной мантии? Было бы лучше, чтобы Элий на возможно более длительный срок забыл, что кровь Клавдиев и Тиберия текла в жилах моих детей. Может, этого и хотел кесарь, поспешно удаляя нас из Города.

Недели проходили в тяжелой атмосфере. С дурным предчувствием мы встретили великий иудейский праздник Пасхи, посвященный памяти об освобождении Израиля от порабощения Египтом. Мне нужно было, по традиции, установленной моими предшественниками, приехать в Иерусалим и выступить с речью перед толпой. Я должен был предложить освободить из-под стражи какого-нибудь узника. Аррий вручил мне список, содержавший имена малоопасных людей: мошенников или карманных воров, пойманных на месте преступления. Я остановил свой выбор на мальчике по имени Дисмас, укравшем из сундука своего хозяина сумму, необходимую для покупки какого-то дрянного ожерелья для девочки, в которую он был влюблен. Вспоминая о Помпонии и безумствах, которые я совершал ради нее, я пожалел Дисмаса.

В конечном счете, несмотря на наши тревоги, ничего не произошло. Я испытал облегчение, однако у меня было такое чувство, как после стихнувшей без вмешательства зубодера острой боли, когда спрашиваешь себя, сколько продлится эта передышка.

Мои опасения были обоснованны. В народе судачили о скором приходе царя из рода Давида, великом воине, которому предназначено одержать блестящие победы и вернуть верховенство израильскому дому. Народ ждал его, готовый встать под его начало, чтобы выгнать римлян из Иудеи.

Я не верил в пророчества иудеев, но был настороже, ведь в руках дерзкого человека история о тайном царе Израиля могла обернуться для нас реальной угрозой.

Сказать, что я возненавидел Ирода Антипу с первой встречи, было бы слишком неточно, ибо невозможно передать, какую резкую антипатию он у меня вызвал. Глядя на него, я испытывал отвращение, ужас, презрение и недоверие, поскольку человек этот был хитрый, злой, коварный интриган, во всех смыслах опасный.

Народ называл его «Лисом» или «Гиеной». Тиберий, никогда с ним не встречавшийся, но бывший очень чувствительным к его лести (Ирод назвал свою столицу Тибериадой), оставил ему во власть, скорее теоретическую, чем реальную, Галилею на севере Иудеи, которая была самым зеленым, цветущим и плодородным краем Палестины, а климат ее был восхитителен.