Читать книгу "Путин. Внедрение в Кремль - Евгений Стригин"

А тем временем Собчак даже из заграницы вел определенную политическую линию. 11 января 1999 года партия «Демократическая Россия», которую возглавляла Галина Старовойтова, пополнила свои ряды новым членом. Бывший мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, находящийся во Франции, 4 января прислал по факсу заявление с просьбой включить его в партию и 8 января был принят в члены «ДемРоссии» партийной организацией Восточного административного округа Москвы.

Политические реверансы Собчака словно не волновали следствие. 26 апреля 1999 года Генпрокуратура России приступила к предъявлению обвинений новым «фигурантам» по «делу Собчака» — уголовному делу о злоупотреблениях в мэрии Санкт-Петербурга. Обвинение в должностных злоупотреблениях и взяточничестве предъявлено бывшему главе администрации Дзержинского района Петербурга, ставшему затем руководителем городской миграционной службы Сергею Тарасевичу. Собрались предъявлять аналогичные обвинения целой группе лиц, занимавших высокие посты в городской администрации в то время, когда ее возглавлял Анатолий Собчак. Обвинение в злоупотреблениях готовились предъявить и самому Собчаку, находящемуся тогда во Франции.

15 июня 1999 года появилась информация о том, что назначенное на 1 июля возвращение в Россию экс-мэра Петербурга Анатолия Собчака откладывается. Причиной стало заявление следователя по особо важным делам Генпрокуратуры РФ Валентины Филипповой: по ее словам, дело о коррупции в высших эшелонах власти Петербурга близится к завершению и, «как только Собчак вернется, ему тут же может быть предъявлено обвинение».

Но тут началась очередная смена власти в стране. «.Усилия, которые приложили питерцы Степашин, Путин, приложил сам президент, оказались мощнее усилий прокуратуры. Собчак вернулся», — так констатировал позже Юрий Скуратов [101].

Это так, но нельзя ни напомнить, что при выезде Собчака за границу Скуратов, по меньшей мере, похоже, оказался косвенным соучастником этого деяния. И это был не единственный случай, когда генеральный прокурор покрывал президента.

Глава 4. Прокурор покрывает президента

4.1. Коржаков и другие

В 1996 году, в самый разгар выборов президента РФ, вспыхнул грязный и громкий скандал. Точнее говоря, «перед вторым туром голосования в Кремле разразился дворцовый переворот, который так и войдет в историю современной России как скандал в связи с «коробками из-под ксерокса» [102].

И хотя Генеральный прокурор был в целом в стороне от скандала, но интерес представляет его причастность к заминанию скандала, т. е. принятие мер по косвенной дискредитации тех лиц (Коржакова и других), которые его в свое время и предложили на должность генерального прокурора. Так Юрий Ильич сделал то, что потом стали делать уже его ставленники по отношению к самому Скуратову. Заметим, что «предательство» его ставленников самому Скуратову явно не понравилось. Но ведь и он далеко не всегда был принципиален.

Однако начнем о нем с чуть более раннего времени. Это нужно для понимания значимости скандала, о котором пойдет речь.

Вокруг Ельцина сформировалась тесно спаянная дружбой группа лиц (Барсуков, Коржаков, Сосковец). Формально на самый высокий пост претендовал Сосковец, но фактически лидирующую роль играл Коржаков.

Александр Коржаков познакомился с Ельциным, когда тот был партийным руководителем Москвы. Коржаков стал ельцинским охранником и не бросил шефа, когда того сняли с должности и облили грязью.

«Ельцин никаким президентом для меня не являлся, — писал A.B. Коржаков. — Друг друга мы считали «кровными» братьями — в знак верности дважды резали руки и смешивали нашу кровь. Ритуал предполагал дружбу до гробовой доски. При посторонних же я всем своим видом показывал, что Борис Николаевич — президент при любых обстоятельствах». «Нас связывали мужские отношения, и я поклялся быть с президентом до конца. Я не считал себя вправе уйти. Слишком много соли мы съели вместе», — рассказывал Коржаков.

В 1995 году Коржаков дослужился до звания генерал-лейтенанта. Некоторые язвили: генерал, командующий полутора тысячами охранников [103]. Можно подумать, что мало в стране генералов, которые командовали меньшим числом подчиненных. Давно известно, чем больше в стране генералов, тем хуже вооруженные силы. Однако это к слову.

Славный охранник, как писал Анатолий Куликов: «.считался человеком влиятельным. Почти всемогущим. Аудиенций с ним добивались олигархи, политики, военачальники. Гуляли небезосновательные слухи, что Александр Васильевич казнит и милует своей волей и пары его слов на обрывке бумаги достаточно, чтобы одного наделить генеральским званием, а у другого — отнять банк или, например, нефтяную компанию [104].

Почему же их сумели разделить? Ведь Ельцин не особенно склонен бросать своих верных слуг. И, тем не менее, они расстались.

Конечно, главным образом потому, что другие очень хотели сделать это и мастерски переиграли главного охранника. «Коржаков проглядел опасность», — напишет затем Ельцин [105].

Но об этом позже. А сначала о том, что, похоже, Коржаков сам стал менее привязанным к президенту. Внутренне он уже стал тяготиться своей близостью к Ельцину.

В своей первой книге о первом российском президенте Коржаков приводит такой факт: «До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и чрезмерно «расслаблялся». Таня пришла ко мне в отчаянии:

— Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.

— Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов пусть Чубайс повлияет.

— Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.

В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон {21}, визит в Берлин, порванный из-за фашистов галстук. {22}.

— Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано. Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: «До свидания» — и, пятясь назад, удалилась.

Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с президентом. Впервые за последние три года я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека» [106].