Читать книгу "Психиатры шутят. Краткое руководство по разведению тараканов - Микки Нокс"

Обучаемые неподдельно заинтересовались предложенным материалом, конспектировали, задавали вопросы и получали твердые и убедительные ответы, в общем, в кои то веки лекция прошла живо, интересно и не без пользы для всех присутствующих. Что, собственно, и было изложено ведшему курс преподу по окончании прослушивания материала.

Заинтересованная аудитория дружно поблагодарила специалиста, пожелав ему успехов и выразив надежду на продолжение его лекций. После чего специалист поблагодарил аудиторию и удалился за дверь, а препод, еще немного с интересом послушав спорящих курсантов, попросил минуточку внимания и достойно завершил тему обучения, сообщив, что перед аудиторией только что выступал пациент местной психиатрической больницы с диагнозом «шизофрения» и все изложенное им – однозначная и полная чушь, существующая в его воображении, в том числе и перечисленные им светила и научные учреждения, горячо поддерживающие лечение импотенции и алопеции луком. И весь смысл занятия был в том, чтобы наглядно показать учащимся, как выглядит диагностированная и неизлечимая шизофрения.

Далее мой собеседник мне сообщил, что, судя его наблюдениям, болезнь нынче стала весьма распространенная и заразная и с образцами ее носителей можно в любое время увидеться по телевизору, да и в обычной, так сказать, повседневной реальности вероятность пересечься весьма высока, поскольку небуйных психов нынче повыпускали и они, можно сказать, в своей повседневной деятельности ничем не ограничены. Так сказать, поделился своей фобией.

Врачебная претензия

Если когда-нибудь в Аиде объявят конкурс на замещение вакантной должности Сизифа, я уже почти знаю, кто его выиграет. Или хотя бы окажется в первой десятке претендентов. Это будет преподаватель какого-нибудь университета.

Почему? Да потому что энергия, затраченная на обучение среднестатистического студента, равна произведению массы переданных знаний на квадрат скорости, с которой они улетучатся из его головы после сессии. И ведь что удивительно: при разовом ее высвобождении после выпускных экзаменов ни один атолл Бикини не пострадал. Ну разве что как предмет одежды.

Одна из наших коллег-психиатров несколько лет работала по совместительству в интернате для умственно отсталых детишек. Есть в этом заведении штатная должность врача-психиатра. Работы хватает: надо участвовать в медико-педагогических комиссиях, чтобы определять, кому из детей какой объем знаний и навыков принципиально возможно передать, какую форму обучения выбрать, на какую специальность можно в будущем ориентировать, а главное – как в перспективе устроить ребенка в этой жизни.

Много приходится заниматься с детьми, которые не уживаются в коллективе: кто-то привык в качестве аргументов использовать кулаки и зубы, кто-то, напротив, совсем не может за себя постоять, кто-то выяснил, что у него есть нечто, чем можно не только орехи колоть и землю пахать, и новым знанием нестерпимо тянет поделиться…

Такая работа изматывает сильнее, чем обычный амбулаторный психиатрический прием, да и времени отнимает изрядно. И однажды доктор решила, что пора уходить. Два участка на основной работе, двое своих детей дома – ей нагрузки хватает. Написала заявление, подписала обходной. А поскольку по характеру она человек ответственный, решила напоследок зайти к директрисе интерната, тоже медику по образованию. Высшему, между прочим.

Посидели, поговорили за жизнь, за работу. Наша доктор предложила найти себе замену: мол, есть у меня на примете психиатр, очень ответственный и внимательный, вам как раз подойдет. Хорошо, что чай успел остыть, иначе ожог нижней челюсти, упавшей в чашку, был бы коллеге обеспечен:

– Да что толку вас, психиатров, на работу принимать? Вот, к примеру, вы: проработали у нас несколько лет. ВЫ ХОТЬ ОДНОГО РЕБЕНКА ВЫЛЕЧИЛИ?

Доктор попыталась подобрать адекватный ответ. Потом вычеркнула из плана выступления всю обсценную лексику. Потом – словосочетания «прививка интеллекта», «пересадка головы» и «переливание головного мозга». Потом закрыла рот, попрощалась и вышла из кабинета.

* * *

Володя К. жил со своей тетей. Его тетя и привела его в больницу имени Алексеева.

Невысокого роста, круглая, она была работником торговли, его тетя. Это было видно по ней самой. Все советские работники торговли были чем-то похожи друг на друга. Возможно, это было еще и потому понятно, что каждый раз, когда она навещала своего племенника, она заодно притаскивала медперсоналу в отделение продукты, которые в магазинах тогда не лежали.

Володина тетка рассказала, что привезла она его в Москву, после того как умерли его родители и все его другие родственники на Алтае. По-моему, на Алтае, сейчас уже не помню.

Родился Володя К. в какой-то заброшенной, богом забытой деревне, где все пили. Причем пили не переставая. Перманентно. Один отваливался от длинного стола, его место занимал другой тут же, поднявшийся с пола. Как бы вырастал из земли человек. Пили круглосуточно. Пили и умирали.

Первые слова маленького Володи К. были «дай вина!». Так интеллигентно в этой деревне называли самогон, который лился там бурной рекой.

Добрые сельчане, конечно, не отказывали Володе К. в такой мелочи. Так он начал выпивать в три года. Бегал голый в валенках под столом («Когда был Ленин маленький, носил он тоже валенки…») и повторял одну и ту же фразу: «Дай вина, дай вина, дай вина».

В восемь лет полумертвого Володю нашли в колее спящим. Рядом лежала пустая бутылка и половинка головки репчатого лука.

Вскоре родители Володи К. померли, и его московская тетка забрала его к себе. С этого времени, то есть лет с десяти, Володя К. пить бросил.

Здесь надо, мне кажется, оценить доброту этого советского работника торговли. Говорю это без всякой иронии. Согласитесь, все-таки надо иметь силы и сердце, чтобы черт знает откуда притащить не очень умного, не учившегося в школе мальчика и ему посвящать много времени.

В мое отделение Володя К. поступил, когда ему было лет 18. Это был бредовый больной. Фабула его бреда была очень примитивна. Ведь фабула бреда напрямую связана с интеллектом и эрудицией больного.

Володя К. делил всех людей на две категории. Собственно человеков и буратин.

– Понимаете, Андрей Георгиевич, – объяснял Володя, – есть человеки, а есть буратины. У буратин под кожей все из дерева.

– Ну ты, я надеюсь, не собираешься ножиком проверять, кто буратино, а кто человек? – спрашивал я.

– Да нет, что вы, Андрей Георгиевич, мне это не надо. Я чувствую и легко определяю.

– Ну хорошо, – спрашиваю я. – Вот я кто? Человек или буратино?

– Вы, Андрей Георгиевич, человек. И медсестра Таня тоже человек. А вот санитар Николай Федорович – буратино.

Странно, подумал я тогда. Примитивно вроде, а как точно.

Я и сегодня смотрю на людей и вспоминаю Володю К. Думаю, вот этот – человек. А этот – точно буратино.

И вот как-то сидим мы с Володей К. в холле отделения. Холл большой и просторный. Потолки высоченные. В этом холле вечером происходили свидания родственников с больными, а днем врачи там собирали у больных анамнез и писали свои истории болезни.