Читать книгу "Маннергейм и Блокада. Запретная правда о финском маршале - Александр Клинге"

Уже 16 августа Ярцев сообщил, что если правительство Финляндии не считает возможным подписание секретного военного договора, то СССР мог бы удовлетвориться письменным обязательством, в котором Финляндия обязалась бы отразить нападение Германии и заявила бы о своем желании принять от России вооруженную помощь. Советский Союз готов согласиться с укреплением Аландских островов, если он сам примет в этом участие и будет осуществлять контроль над возведением укреплений и использованием оборонительных сооружений. В качестве возмещения Советский Союз хотел бы получить разрешение на строительство укрепленной военно-воздушной и военно-морской базы на острове Гогланд. На этих условиях Советский Союз готов дать гарантию неприкосновенности Финляндии и подписать выгодный для нас торговый договор.

В ответе финского правительства было сказано, что принятие предложения России нарушило бы суверенитет нашей страны, а также оказалось бы в противоречии с политикой нейтралитета Финляндии и других северных стран. Несмотря на отрицательную позицию, занятую нашим правительством, Советский Союз в начале октября выступил с новой версией относительно договора об острове Гогланд. Если Финляндия не желает согласиться с тем, чтобы строительство укреплений на нем вела русская сторона, то пусть это будет задачей финнов, однако проектирование следует осуществлять в сотрудничестве с русскими, и если Финляндия не может отвечать за оборону острова, то русские готовы такую ответственность взять на себя. Это исправленное предложение также было отвергнуто с прежними мотивировками. Что касается вопроса укреплений на Аландских островах, то финское правительство обещало изучить его. На этом дело было кончено, и переговоры о торговом договоре зашли в тупик из-за вопроса об острове Гогланд».

На деле финское правительство при полной поддержке Маннергейма, по сути, наотрез отказалось от конструктивного обсуждения советского предложения. Фактически финны пытались получить важные для них уступки, ничего не обещая взамен. Те, кто хочет серьезного соглашения, обычно так себя не ведут, и в Москве росли и крепли подозрения относительно намерений «северного соседа».

Эти подозрения становились еще сильнее, поскольку прогерманская линия в финской политике становилась все более явственной. На проходивших в это время празднованиях 20-летия независимой Финляндии германская делегация оказалась наиболее представительной. Когда министр иностранных дел Холсти нанес визит в Москву, от него потребовали «компенсировать» это визитом в Берлин. Некоторое время спустя Холсти позволил себе неуважительно высказаться о Третьем рейхе, и его немедленно отправили в отставку.

Одновременно Маннергейм всячески способствовал организации визита в Берлин в 1938 году командующего финской армией Хуго Эстермана. Как писал ведущий отечественный специалист по советско-финским отношениям этого периода Николай Иванович Барышников в своей книге «Маннергейм без ретуши» (которую, кстати, искренне рекомендую для прочтения), «финские дипломаты хорошо понимали направленность, определенную Гитлером командующему финской армией относительно Советского Союза». Гитлер, в частности, заявил своему финскому гостю: «Россия является колоссом, который (…) всегда будет представлять опасность, угрозу для всех северных соседей… Россию нужно разгромить, прежде чем она приобретет такую силу, что ее уже нельзя будет разбить». Эстерман согласно кивал. И он, и Маннергейм уже давно говорили о том же самом.

Визит Эстермана не остался незамеченным в Москве и вызвал тревогу у обитателей Кремля. У советского руководства в конце 1930-х годов было более чем достаточно оснований полагать, что финны с радостью поддержат любого противника Москвы. Идеи «Великой Финляндии» были все еще живы и популярны, в том числе среди финской политической элиты. Естественно, официально в Хельсинки не выдвигали никакие территориальные претензии восточному соседу, однако весьма влиятельные фигуры время от времени допускали высказывания, враждебный характер которых был очевиден.

Так, все тот же Свинхувуд, являвшийся до 1937 года президентом Финляндии, открыто говорил: «Любой враг России должен быть всегда другом Финляндии. Финляндский народ по существу своему является другом Германии». Финская пресса старательно создавала образ восточного соседа как врага, схватка с которым неизбежна. Нередко при этом допускались прямо-таки расистские высказывания по поводу «азиатских орд». Многие финские политики рассматривали свою страну как бастион, призванный защитить «европейскую цивилизацию» от «русского варварства». Да, именно защитить; но хорошо известно, что лучшая защита – это нападение. Ненависть к русским (не только к большевикам, а к русским как к нации) старательно культивировалась в Финляндии. Один из финских дипломатов впоследствии вспоминал: финское общественное мнение «было насыщено страхом и ненавистью к большевикам и русским. Было нелегко согласиться с тем, что Советская Россия по-прежнему должна охранять свои военно-политические интересы в районе Финляндии (…) Достижение примирения или прочного мира с великой державой на Востоке казалось невозможным, и следствием этого являлась холодная война. Политически передовая часть народа Финляндии в 20–30-х годах жила в духовных траншеях, готовая в любой момент встретить предопределенного смертельного врага с Востока».

Отечественные историки так писали об этом периоде в советско-финских отношениях: «Несмотря на уже существовавший мирный договор, правительство Финляндии продолжало вмешиваться в дела Советской России как с помощью вооруженных действий, так и дипломатическим путем, направляя бесчисленные ноты правительству РСФСР, апеллировало к Лиге Наций и Международному суду в Гааге. И в 30-х годах оно продолжало считать неурегулированными вопросы о Советской Карелии и так называемой Ингерманландии (отдельные районы Ленинградской области) и считало своим правом обращаться в этой связи чуть ли не в Лигу Наций. Наиболее активным проводником аннексионистских идей было Академическое Карельское общество – политическая организация студенчества и интеллигенции, претендовавшая на роль идейного авангарда нации. Влияние этого общества продолжало оставаться сильным вплоть до конца войны, так как большинство основных постов в государственном аппарате и политической жизни страны замещалось его членами. Оно было построено по военному образцу и ставило своей целью добиться „господства на севере Европы финской расы“, слияния всех „финноязычных народов между Балтикой и Уралом“, с тем чтобы начало третьего тысячелетия явилось „тысячелетием народов Ледовитых морей“». Журнал «Суомен хеймо» писал в 1937 году: «Академическое Карельское общество исходит из того, что финские племена в современной Европе составляют единственно здоровую и жизнеспособную расу, что только теперь они набирают силу и их задачей явится когда-либо представлять высочайшую западную культуру». Несмотря на то что официально финское правительство открещивалось от аннексионистских идей, могущественные силы в стране требовали присоединения к Финляндии как минимум Карелии и Кольского полуострова, как максимум – всех советских территорий, населенных финно-угорскими народами. Они заявляли об этом громко, и улучшению советско-финских отношений такие заявления явно не способствовали.