Читать книгу "Четверо Благочестивых. Золотой жук - Эдгар Аллан По"

После этого дверь открылась, и двое мужчин вышли в темный коридор.

Глава VI. В тревожном ожидании

На следующий день кроваво-красные плакаты, осипшие уличные мальчишки-продавцы газет, аршинные заголовки и столбцы жирного шрифта на газетных страницах возвестили миру, насколько близка была «Четверка» к провалу. Пассажиры поездов, вчитываясь в лежащие на коленях газеты, рассуждали о том, как бы они поступили на месте редактора «Мегафона». Люди перестали говорить о войнах и о голоде, о засухе и об уличных происшествиях, о парламенте, об обычных убийствах, о германском кайзере, чтобы сосредоточиться на главной новости дня. Приведут ли «Четверо благочестивых» в исполнение свое обещание? Другими словами: убьют ли завтра министра иностранных дел?

Остальные темы были позабыты. Всех занимало лишь убийство, о котором объявили месяц назад и которое должно состояться завтра.

Неудивительно, что вся лондонская пресса отвела бóльшую часть своих страниц появлению и столь скорому исчезновению Тери.

«…Трудно понять, – сокрушалась “Телеграф”, – почему, держа злодеев в руках, журналисты одной скандальной дешевой газеты позволили им уйти и продолжать строить козни против нашего выдающегося государственного деятеля, чья беспримерная… Мы говорим “если”, поскольку, к сожалению, в наши дни дешевой журналистики к любому рассказу, появляющемуся на страницах падких до сенсаций бульварных листков, нужно относиться с известной долей недоверия. Итак, повторимся, если эти головорезы действительно прошлым вечером побывали в редакции…»

В полдень Скотленд-Ярд распространил спешно напечатанное объявление:

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ 1000 ФУНТОВ

По подозрению в причастности к преступной группе, известной под названием «Четверо благочестивых», разыскивается Мигель Тери, он же Симон, он же Ле Чико, родом из Хереса, Испания. По-английски не говорит. Рост 5 футов 8 дюймов. Глаза карие, волосы черные, носит тонкие черные усы, лицо широкое. Телосложение плотное. Особые приметы: белый шрам на подбородке и старый ножевой шрам на теле.

Указанное выше вознаграждение будет выплачено любому, кто предоставит сведения, которые дадут возможность установить, что упомянутый Тери действительно является участником банды, известной как «Четверо благочестивых», и поспособствует его задержанию.

Из этого можно заключить, что информация, предоставленная редактором и его помощником в полицию ночью, привела к тому, что была задействована прямая телеграфная линия Англия – Испания, в Мадриде подняты с постели важные лица, и извлечено на свет божий личное дело Тери, на основании которого составлена его биография, тут же переправленная в Лондон энергичному главе столичной полиции.

Сэр Филипп Рамон, сидевший за письменным столом у себя в кабинете на Портленд-плейс, никак не мог сосредоточиться на лежащем перед ним письме.

Это было письмо управляющему его огромным поместьем Бранфелл, где он жил до того, как занял видный пост и переехал в столицу.

Ни жены, ни детей у сэра Филиппа не было. «…Если каким-то образом этим людям удастся добиться своего, знайте, что я оставил свои указания относительно Вас и всех, кто преданно служил мне», – писал он, из чего хорошо просматривалось общее настроение письма.

В течение последних нескольких недель отношение сэра Филиппа к возможным последствиям его поступка претерпели значительное изменение.

Раздражающая постоянная слежка, с одной стороны, необходимая для его же безопасности, с другой – не дающая успокоиться, привела к тому, что у него появилось острое чувство негодования, которое поглотило даже страх. Разум его заполонило одно непреклонное желание: довести до конца начатое дело, утереть нос этим «Четырем благочестивым» и показать, насколько министр иностранных дел выше и благороднее любых проходимцев. «Абсурдно, – отмечал он в статье, озаглавленной “Личность и ее отношение к общественному долгу”, опубликованной через несколько месяцев в “Куотерли ревью”, – и чудовищно предполагать, что мелочная критика со стороны совершенно некомпетентных источников может как-то повлиять на видение членом правительства законодательного поля, охватывающего интересы миллионов людей, вверенных его заботам. Он – всего лишь исполнитель, прекрасно настроенный инструмент, который придает материальную форму желаниям и воле тех, кто не только ожидает от него внедрения способов улучшения своего благосостояния или усовершенствования ограничений международных торговых отношений, но и надеется на защиту своих интересов, не связанных непосредственно с финансовыми делами… В подобных обстоятельствах министр, осознающий меру своей ответственности, перестает быть человеком и становится бесчувственным автоматом».

У сэра Филиппа Рамона было очень мало друзей, вероятно, из-за отсутствия качеств, привлекающих окружающих. Прямолинейный, сознательный, сильный, он был из тех хладнокровных и циничных людей, которых сделала таковыми жизнь, лишенная любви. Он не знал, что такое душевные порывы и ни у кого не вызывал их. Поняв, что то или иное действие несет меньше вреда, чем какое-либо иное, он совершал его. Посчитав, что та или иная мера может принести немедленную или отдаленную пользу, он доводил ее до победного конца. О сэре Филиппе можно сказать, что у него не было амбиций… – одни лишь цели. Он внушал страх всему кабинету министров, которым руководил, ибо ему было неведомо заветное слово «компромисс». Его мнение относительно чего-либо коллеги обязаны были безоговорочно разделять.

Четыре раза за короткую историю его пребывания у власти в газетах появлялись сенсационные заголовки о предполагаемом уходе одного из министров кабинета, и каждый раз им оказывался тот, чьи убеждения шли вразрез со взглядами министра иностранных дел. И в мелочах, как и в серьезных делах, он всегда добивался своего.

Он наотрез отказывался переселяться в свою официальную резиденцию, поэтому дом № 44 по улице Даунинг-стрит был превращен в нечто среднее между рабочим кабинетом и местом для официальных приемов. Жил он на Портленд-плейс и оттуда каждое утро отправлялся на работу, проезжая мимо здания Королевской конной гвардии, когда часы на нем заканчивали бить десять.

Отдельная телефонная линия была проведена между личным кабинетом министра на Портленд-плейс и его официальной резиденцией, и это была единственная ниточка, связывающая сэра Филиппа со зданием на Даунинг-стрит, занять которое мечтали все первые лица его партии.

Однако сейчас, с приближением рокового дня, полиция все настойчивее требовала от него переезда на Даунинг-стрит.

Здесь, говорили они, защитить его будет намного проще. Сорок четвертый дом был им хорошо знаком, подъезды к нему легко охранять, и, что самое главное, если бы он туда перебрался, отпала бы надобность в переезде от Портленд-плейс до Министерства иностранных дел, наиболее опасной части ежедневных передвижений министра.

Но убедить сэра Филиппа пойти даже на этот шаг оказалось очень непросто. Лишь после того как ему сказали, что, если он согласится, наблюдение за ним станет для него незаметнее, он уступил.