Читать книгу "До и после политики - Александр Щипков"

Дора Марковна

Положительно не могу сосредоточиться на работе в помещении Синодального отдела на Андреевской набережной… Переступаю порог и наплывают детские воспоминания о ленинградской квартире Доры Марковны, маминой школьной подруги. Те же многослойные рюшечки-занавесочки на окнах, которые невозможно ни открыть, ни вымыть из-за обилия на подоконниках цветочных горшков. Та же душноватость. Тот же полумрак. И главное – неизбывный запах кухонной готовки.

Дора Марковна практически жила на кухне. С домочадцами она разговаривала исключительно из кухни, и оттого у неё развился сильный голос. Она постоянно готовила.

Утром в восемь часов заправляла всех отправлявшихся в школу и на работу. Жареной картошкой, на которую сверху выливалось яйцо.

В полдень из школы возвращался маленький Миша. Чтобы мальчик хорошо учился, мальчик должен хорошо кушать. Мишу кормили долго и тщательно. В три часа появлялась старшеклассница Соня. Соня была красавицей. Её белая с едва заметным нежно-розовым налётом кожа обещала ей в будущем хорошую партию. Дора Марковна знала секрет этой кожи – рыбы в меню всегда должно быть чуть больше, чем мяса. Кормили Соню. К шести из института появлялся Лев Соломонович. К его приходу стол должен был быть накрытым. Отец семейства был худым, лысым и кандидатом химических наук. Лев Соломонович любил пунктуальность и ценил её в супруге. Дора Марковна боялась мужа и восхищалась им, приговаривая: «А я никакую книжку осилить не могу, дура я дура».

Вечером к Доре Марковне иногда забегала Танечка с маленьким сыном. В 1944-м открылись школы, и они попали в один класс. К чаю непременно разогревались остатки утренней картошки с яйцом, кастрюля с которой весь день висела за окном в авоське. Дора Марковна нарезала к картошке пару небольших кусочков сала. Лиля прислала из Киева. Старшая сестра. У неё в Яру остался сын. Вот она и отказывается переезжать к сестре в Ленинград, хотя Лев Соломонович уже подыскал ей место библиотекаря в Техноложке с окладом 59 рублей новыми деньгами.

Положительно не могу сосредоточиться на работе в помещении Синодального отдела на Андреевской набережной…

Жизнь без миссии

Отношения России с Украиной осложняются тем, что Украина после выхода из СССР так и не предъявила миру свою историческую миссию. Хотя только наличие этой миссии может гарантировать целостность народа. Историческая миссия существует у народа любой суверенной страны. У Польши – есть, у Финляндии – есть, у крошечной Литвы – есть, а у Украины – нет.

Историческая миссия есть, разумеется, у России. Вряд ли кто-нибудь будет это оспаривать. Её можно изучать, анализировать, описывать и интерпретировать, но её невозможно отменить. Замечу только, что Россия – европейское государство. И именно сегодня Россия вынуждена отстаивать те исконные европейские ценности, которые сложились в христианскую эпоху и от которых европейские правительства склонны отрекаться в угоду интересам так называемых «глобальных элит» – наднациональных центров силы.

Определённая роль в этом процессе принадлежит Русской православной церкви, стремящейся сберечь чистоту апостольского христианства. Шаги в этом направлении, кстати, временами предпринимает и Ватикан – как государство и как дислокация РКЦ.

В течение последних 25 лет на Украине формировался негативный тип идентичности. Западная часть Украины искала пути для того, чтобы вскочить на подножку Евросоюза, притулиться к миссии большой Европы и насильственно втянуть туда и русских, проживающих на Украине. Но ведь восточные и южные области Украины очевидно тяготеют к пространству так называемого русского мира. Центральная же Украина пребывает в зоне политической и идеологической «турбулентности».

Что делать в этой ситуации?

Необходимо, чтобы разные части Украины осознали свою принадлежность к некой общей миссии. Такой, которая объединяет, а не разъединяет нацию.

На самом деле историческая миссия большей части Украины совпадает с миссией России. Поэтому и только поэтому никакая другая миссия не придумывается, «не вытанцовывается». Альтернатива в виде вхождения в «западный проект» умозрительна и утопична. А поскольку у страны нет миссии, это огромное многоукладное пространство разваливается. Без высшего смысла оно не может существовать как целое ни культурно, ни территориально. Не потому, что там разные народности: моноэтничные страны в мире можно сосчитать по пальцам. А потому, что рвутся связи с материнским телом, происходит отказ от общих исторических побед и поражений, войн и революций, от общей литературы, музыки и науки. Эти нервные жесты означают лишь одно: на более низком уровне они отражают отказ от чего-то большего, глобального и возвышенного. Отказавшись от единой миссии, они оставили её России и оказались в вакууме. Именно этот вакуум и является источником украинской хаотичной и неустойчивой пассионарности. Заметим попутно, что миссия и государственные границы вовсе не обязательно должны совпадать.

Нельзя сказать, что на Украине не было попыток если не заполнить, то хотя бы заговорить этот вакуум. Они были. И, что крайне характерно, имели религиозные истоки.

Первые, кто попытался заявить нечто похожее на альтернативную миссию, – украинские униаты. Они считали и считают, что соединяют в себе расколотое христианство, соединяют православие и католичество. Эти идеи они повторяли все 25 лет. И сейчас униаты активно ведут свою миссию везде, включая Крым. Весь украинский народ, по их мнению, должен стать униатом. В этом его миссия. Они утверждают: «Мы преодолели в себе схизму». На самом деле это, конечно, неправда.

Униатство – не результат естественного синтеза, а стопроцентно католический феномен. Его адепты поминают папу римского на литургии и являются частью «латинского проекта», хотя у них есть виньетка в виде женатых священников. На самом деле это мостик для похода дальше на восток, для «дранг нах остен».

Конечно, собственным украинским проектом это движение не является. Речь идёт о «духе противоречия», действиях от противного, вопреки – по сути о банальном подрыве позиций православия.

Причём к этой задаче помимо униатов подключены и православные «майданные богословы». Речь идёт о том, что «москальское» православие – не кондиционное. Оно, мол, сотрудничает с властями, имеет за спиной опыт выживания в ходе советского периода (что, по их мнению, минус, а не плюс) и так далее. И наоборот: украинское православие – чистейшее, самое-самое, не какое-нибудь самопальное, без изъянов. И при этом политически грамотное, поскольку пропитано идеями Майдана. Вам это ничего не напоминает? «Мы – носители чистоты веры и мы её спасём» – мотив хорошо знакомый.

Созидание и утверждение в рамках украинских границ «чистого» православия в качестве исторической миссии также выглядит неубедительно.

Сравним. В XX веке такими же спасителями веры считали себя представители Зарубежной церкви. Вся их риторика была построена на осуждении и очернении Православной церкви, которая находилась на территории Советской России. После высылки из СССР Солженицын встречался с карловчанами и сказал им, чтобы они не строили иллюзий и признали, что судьба русского православия будет решаться в метрополии, а не в рассеянии. Те же слова можно обратить и ко всем православным церквям, которые сегодня зарегистрированы украинским правительством.