Читать книгу "Король Артур. Царица Воздуха и Тьмы - Теренс Хэнбери Уайт"

— И нам позволят вести себя, как сэру Груммору и Королю Пеллинору. Теперь уж все пойдет хорошо.

— Так как его потрошат-то?

— Мы ему вырежем кишки, — сказал Агравейн. Гарет встал и пошел в сторону вересковых зарослей. Он сказал:

— Не хочу я его потрошить. А ты, Мэг?

Мэг, ощущавшая тошноту, не ответила. Гарет развязал ее косы, и она вдруг рванулась и изо всей мочи побежала прочь от страшного места, к замку. Гарет кинулся следом.

— Мэг, Мэг! — звал он. — Подожди меня. Не убегай.

Но Мэг все бежала, быстро, как Анталоп, мелькали голые ноги, и Гарет сдался. Он упал в вереск и от всей души заплакал, и сам не зная почему.

А у трех потрошителей дело шло худо. Они принялись подрезать шкуру на брюхе, но не зная, как это толком делается, проткнули кишки. Чувствовали они себя преотвратно, а зверь, еще недавно прекрасный, стал теперь грязным и мерзким. Каждый из них на свой манер питал к единорогу любовь, включая и Агравейна, чьи чувства были особенно путаными, и чем более виновными ощущали они себя за порчу его красоты, тем сильнее его ненавидели за эту свою вину. Особенно сильную ненависть к мертвому телу испытывал Гавейн. Он ненавидел его за то, что оно мертвое, за то, что оно когда-то было прекрасным, за то, что он ощущал себя подлой скотиной. Он любил зверя и сам же помог завлечь : его в ловушку, и теперь оставалось лишь излить свой стыд и ненависть к себе на труп. Он рубил этот труп, и резал, и чувствовал, что ему тоже хочется плакать.

— Ничего у нас не выйдет, — пыхтели мальчишки. — Как мы потащим его вниз, даже если сумеем выпотрошить?

— Но мы должны это сделать, — сказал Гахерис. — Должны. А если не сделаем, то какая от всего этого будет польза? Мы должны дотащить его до дому.

— Не дотащим.

— У нас нет пони.

— Когда потрошат оленя, его потом взваливают на пони.

— Нужно отрезать голову, — сказал Агравейн. — Мы должны отрезать ему голову и ее отнести. Хватит и головы. Ее мы как-нибудь вместе дотащим.

И они принялись за работу, ненавидя ее, с омерзением кромсая шею животного.

Лежа в вереске, Гарет выплакался. Он перекатился на спину и сразу перед глазами его раскинулось небо. В бесконечной небесной глуби величаво проплывали облака, и у Гарета закружилась голова. Он думал: «Как далеко до этого облака? С милю? А до того, что выше него? Две? А за ними мили и мили, миллион миллионов миль, и все в пустой синеве. Может быть, сейчас я свалюсь с земли, если она вдруг перевернется, и поплыву все дальше и дальше. Я буду, пролетая, хвататься за облака, но они меня не удержат. И куда же я уплыву?»

От этой мысли Гарета замутило, а поскольку его к тому же еще мучил стыд за то, что он сбежал, не желая участвовать в потрошении, ему и вовсе стало не по себе. В таких обстоятельствах оставалось только одно — оставить то место, в котором тебя охватило неприятное чувство, в надежде, что и чувство тоже останется там. Он поднялся и пошел назад, к остальным.

— Привет, — сказал Гавейн, — ну что, поймал ты ее?

— Нет, она убежала в замок.

— Надеюсь, она никому не сболтнет, — сказал Гахерис. — Нужно, чтобы вышел сюрприз, а иначе нам пользы не будет.

Троица мясников была залита потом и кровью, и чувствовали они себя хуже некуда. Агравейна уже вырвало дважды. Но они продолжали трудиться, и Гарет стал им помогать.

— Что уж теперь останавливаться, — сказал Гавейн. — Подумай, как будет здорово, если мы сможем отнести ее к нашей матушке.

— Может быть, она даже поднимется наверх, пожелать нам доброй ночи, если мы принесем ей то, что ей нужно.

— Она рассмеется и назовет нас великими охотниками.

Когда удалось перебить хрящеватый хребет, выяснилось, что голова чересчур тяжела, чтобы ее нести. Они только изгваздались, пытаясь ее поднять. Тогда Гавейн предложил отволочь ее, обвязав веревкой. Правда, веревки не было.

— Мы можем тащить ее за рог, — сказал Гарет. — Во всяком случае, так ее можно будет волочь да еще подталкивать сзади, хотя бы пока мы на склоне горы.

Как следует ухватиться за рог удавалось лишь одному, так что они тянули голову по очереди, — один тянул, а остальные подталкивали сзади, когда голова застревала в канаве или цеплялась за вересковый корень. Даже и так им приходилось туго, и они останавливались примерно через каждые двадцать ярдов, чтобы поменяться местами.

— Когда мы доберемся до замка, — отдувался Гавейн, — мы укрепим ее на скамейке в саду. Матушка всегда проходит мимо скамейки, когда выходит перед ужином прогуляться. А мы встанем перед скамейкой, и как она подойдет, сразу отступим, она и увидит.

— То-то она удивится, — сказал Гахерис. Когда им, наконец, удалось спустить голову со склона горы, возникла новая помеха. Выяснилось, что по ровной земле голову уже не протянешь, потому что рог в качестве рычага здесь не годится.

Поскольку близился ужин и время подпирало, Гарет сам вызвался сбегать за веревкой. Веревкой обвязали то, что осталось от головы, и таким образом на этой, последней стадии вымазанный, окровавленный, иссеченный вереском экспонат, с вытекшими глазами и клочьями мяса, отстающего от костей, удалось дотащить до садика, где выращивались целебные травы. Они водрузили его на скамью и, как сумели, расправили гриву. Особенно Гарет старался так повернуть голову, чтобы дать хоть какое-то представление о памятной ему красоте.

Королева-волшебница пунктуально вышла на прогулку, беседуя с сэром Груммором; за ней по пятам бежали комнатные собачки: Трэй, Бланш и Милка. Она не заметила четверых своих сыновей, стоявших перед скамейкой. Они стояли уважительно, в ряд, чумазые, возбужденные, и в груди у каждого колотилась надежда.

— Давай! — крикнул Гавейн, и они расступились.

Королева Моргауза не увидела единорога. Голова у нее была занята иными вещами. И она прошла мимо вместе с сэром Груммором.

— Матушка! — странным голосом вскрикнул Гарет и побежал за ней, хватая ее за подол.

— Да, мой ласковый. Чего тебе?

— Матушка! Мы добыли тебе единорога.

— Какие они забавники, сэр Груммор, — сказала она. — Ну, голубки, бегите, попросите, чтобы дали вам молочка.

— Но мамочка…

— Да, да, — низким голосом сказала она. — В другой раз.

И Королева, тихая, как предгрозовая туча, проследовала мимо вместе с недоумевающим рыцарем из Дикого Леса. Она не заметила, что одежда ее детей бесповоротно испорчена; она даже не выговорила им за это. Позже, вечером, узнав о единороге, она приказала их высечь, ибо день, проведенный ею с английскими рыцарями, был неудачен.

8

Целый лес шатров украсил равнину при Бедегрейне. Они походили на старомодные пляжные будки и отливали всеми цветами радуги. На некоторых имелись даже полоски, в точности как на пляжных будках, но большая их часть была однотонной — зеленые, желтые и так далее. К боковым стенам шатров были прикреплены, а то и оттиснуты на них разнообразные геральдические изображения — огромные черные орлы, иногда даже двуглавые, виверны, копья, дубы, а порой — своего рода живописные каламбуры, обыгрывающие имена владельцев. Например, на шатре сэра Кэя имелся черный ключ, а на шатре сэра Элбоуза из вражьего лагеря — пара рук по локоть, в складчатых рукавах. Их еще называют манжесты. На макушках шатров развевались вымпелы, и у каждого шатра стояли, прислоненные к нему, снопы копий. У баронов позадиристей перед входом в шатер помещались щиты или огромные медные тазы, так что вам оставалось лишь бухнуть в один из них древком копья, и еще до того, как замирала гулкая музыка, барон, подобно сердитой пчеле, вылетал из шатра, дабы с вами сразиться. Развеселый сэр Динадан вывесил у своего шатра здоровенный урыльник. Ну, разумеется, и на людей тоже стоило посмотреть. По всей равнине между шатров повара ругались с собаками, стянувшими шмат баранины, мальчишки-пажи норовили украдкой написать что-нибудь обидное на спинах один у другого, элегантные менестрели душевно пели, подыгрывая себе на лютнях, что-нибудь наподобие «Зеленых Рукавов», и оруженосцы с неимоверно невинными глазами пытались всучить друг другу охромелых коней, и лирники в надежде заработать грош наигрывали на виелах, и цыганки предсказывали желающим, что их ждет в предстоящем сражении, и играли в шахматы огромные рыцари в неряшливых тюрбанах, у некоторых из них сидели на коленях маркитантки, и куда ни глянь, мельтешили, словно на празднике, жонглеры, трузоры, акробаты, арфисты, трубадуры, шуты, менестрели, фигляры, медведи-плясуны, канатные плясуны, ходульные плясуны, плясуны балетные, шарлатаны, пожиратели огня и балансеры. Все это отчасти смахивало на Дерби в день скачек. Вкруг шатрового леса простирался, куда только достигали глаза — и дальше — бескрайний Шервудский лес, полный диких вепрей, матерых оленей, разбойников, драконов и переливниц. В лесу помещалась также засада, о которой — предположительно — никто не ведал.