Читать книгу "Искушение Данте - Джулио Леони"

— Причина тому — женщина, которой вы только что восторгались, мессир Алигьери, — сказал Антонио да Перетола. — Но разве не могли быть посвящены ей ваши строки, которые я с удовольствием вспоминаю:

«Voi che sapete ragionar d’Amore

Udite la ballata mia pietosa

Che parla d’una donna disdegnosa

La qual m’ha tolto il cor per suo valore»?[5]

Данте возмутился, услышав начало одной из канцон, посвященных им Беатриче. Как можно восхвалять этими словами плотские прелести какой-то там танцовщицы?!

У него на языке вертелась резкая отповедь, но он удержался. Ведь Антонио наверняка хотел не обидеть его, а польстить ему!

— Кроме того, и мудрейший Соломон не отказывался выполнять пожелания царицы Савской. Он делал это без колебаний и не утерял из-за этого ни крупицы своей славы, — каким-то двусмысленным тоном сказал архитектор Якопо. — Может, и вы найдете здесь новые источники поэтического вдохновения…

— Увы, но обязанности моей новой должности не оставляют мне времени для сладостных любовных песен, — ответил Данте.

— Но ведь мы рассуждаем здесь не только о любовных утехах, — миролюбиво заметил Чекко из Асколи. — Мы говорим и о плодах познания, и о том, что скрыто от нас природой, которая ревниво стережет свои секреты. Истинное призвание ученого — пытаться проникнуть во все тайны. В этом и заключается высшая задача Studium, который мы создаем.

— И все же именно любовь должен особенно тщательно изучать человеческий ум, — настаивал Якопо. — Кому это знать лучше вас, мессир Алигьери?!

Все закивали, соглашаясь с архитектором. Августино даже открыл рот, чтобы что-то добавить.

— Именно любовь, говорите? — внезапно опередил его Данте. — А смерть? Злодеяние?

Никто не нашелся что ответить.

— Злодеяние? — пробормотал наконец Бруно. — Думаете, ученым умам стоит заниматься злодеяниями? Как это можно? Ведь и Сократ, и Платон считали любовь и злодеяние несовместными?!

Данте оглядел собравшихся.

— Злодеяние ужасно, но его источник все в той же душе человека. Злодеяния сопровождают нас с момента первого грехопадения. С первого убийства, когда Каин призвал брата к себе на пастбище. — Данте на секунду замолчал, оценивая впечатление, произведенное его словами. — При этом мне кажется, что нет такой загадки, какую не могли бы решить разум и добродетель. Ведь злодей оставляет на теле своей жертвы отпечатки не только своих рук, но и своей черной души. Жертва же по принципу тайного влечения противоположностей притягивает к себе своего палача. Выходит, палач и жертва две стороны одной медали.

— Вы так думаете? — спросил Амманнати.

— Да. Укажите мне жертву, и я скажу вам, кто палач. Как и великому Архимеду, мне нужна лишь одна точка опоры.

— В каком смысле?

— В таком, что каждая жертва притягивает своего палача и создает благоприятные условия для злодеяния. Иными словами, воля злодея — вторична. Убитый связан с убийцей как звезды с небесным сводом. Самые хитроумные уловки преступника неразрывно связаны с характером его жертвы, поэтому проницательному уму не трудно найти виновного.

Поэт чувствовал на себе внимательные и удивленные взгляды собравшихся.

— Борясь со злом, — подытожил он, — Господь дарует нам способность проникнуть в ухищрения злодеев.

У всех был такой смущенный вид, что Данте засомневался в том, что они уловили ход его мыслей. Может, астроном Чекко что-то и понял. Остальные наверняка — ничего! Мысленно улыбаясь, поэт откинулся на спинку стула.

В конце концов, поставить на место этих чужаков, кичащихся своей ученостью, оказалось не так уж сложно.

На этот раз молчание нарушил Августино.

— Судя по всему, ваш интерес к злодеяниям, мессир Алигьери, не так уж и абстрактен. Похоже, вы сталкиваетесь с преступлениями и в повседневной жизни. Теперь, в должности приора, вы наверняка расследуете какое-нибудь из числа злодеяний, о которых так вдохновенно рассуждали, — с невинным видом добавил он. — Неужели во Флоренции совершено преступление?!.

— Именно так. Кроме того, это преступление касается вас.

Воцарилось гробовое молчание. Казалось, стало тише во всей таверне.

Краем глаза Данте заметил, что к их столу бочком стал пробираться Бальдо — ее хозяин. Казалось, он не мог слышать их разговор с другого конца таверны, и все равно сейчас он пожирал глазами Данте и его собеседников.

— В церкви, предназначенной на роль помещения для вашего Studium, совершено зверское убийство. Погиб мастер Амброджо, делавший мозаику.

Ни единый звук не нарушил тишины. Данте внимательно разглядывал безразличные и бесстрастные лица. Он ждал, что кто-нибудь пожалеет убитого или ужаснется. Или хотя бы удивится.

О чем же говорит это невозмутимое молчание — о спокойствии мудрецов или о том, что они и сами все знали? Да, они, несомненно, знают об убийстве! А один из них — намного больше других!

Тут, как по мановению волшебной палочки, тишина испарилась. За столом послышались удивленные и сочувственные возгласы. Ученые мужи так старались выразить свои эмоции, что стали шуметь громче подвыпивших гуляк.

— Значит, Амброджо больше нет? — выговорил наконец Чекко из Асколи. — Как же так?! Почему?!

На его лице было выражение глубокого горя, но Данте видел, что он притворяется.

— Стража во главе со своим капитаном ничего не может понять, — сказал поэт.

Прежде чем продолжать, он некоторое время внимательно разглядывал сидевших рядом с ним за столом людей, все больше и больше убеждаясь в том, что они уже все знали, но по какой-то тайной причине скрывали это.

Конечно, ему казалась нелепой мысль о том, что эти ученые могут быть замешаны в такое страшное преступление. Но ведь ему уже много раз приходилось убеждаться в том, какими невероятно двуличными могут быть люди!

— Так как же погиб мастер Амброджо? — настаивал Чекко.

— Он умирал долго и мучительно… — приор вкратце описал то, что нашел на месте преступления. — При этом он, кажется, успел написать себе эпитафию, хоть она и не вполне ясна.

— Что? Что он написал?

Данте обмакнул палец в остатки вина на дне своего кубка и начертал на скатерти знаки, замеченные им на стене в церкви Сан Джуда. Внезапно он замер с занесенным над скатертью пальцем, вспомнив фрагмент сна, увиденного им после приема снадобья Теофило. Виденное во сне и виденное наяву в церкви Сан Джуда наложились одно на другое. Видимо, Данте мельком заметил эту деталь в церкви, но не обратил на нее должного внимания, а потом чанду обострило его ум и помогло увидеть взаимосвязь.