Читать книгу "Клуб бездомных мечтателей - Лиз Мюррей"

– Прости меня, Лиззи.

И я ее простила. Ведь мама не желала мне зла. Просто она была наркоманкой, и у нее развилась зависимость.

– Конечно, мама, я тебя прощаю, – сказала я ей.

Я простила тогда и простила ее через пару месяцев, когда она вынула из морозилки индюшку, которую получила в церкви, и продала соседке, чтобы купить очередной «чек».

Мне было очень больно и голодно, когда родители оставляли меня без еды. Но я не винила ни маму, ни папу. Я не сердилась на них. Я ненавидела их зависимость и наркотики, но не своих родителей. Я любила их и знала, что они любили меня. Более того, я была в этом совершенно уверена.

Даже когда мама «торчала», она регулярно подходила к моей кровати, чтобы укрыть меня одеялом, если я раскрывалась во сне. Мама часто пела мне «Ты мое солнце». Она целовала меня и повторяла, что дети – это лучшее, что у нее есть.

«Вы с Лизой – мои ангелы, мои птенчики», – часто повторяла она. Я засыпала с исходившим от нее запахом сигарет и кокаина, которые были для меня как колыбельная для обычных детей.

Однажды около четырех часов утра папа сдался на мои уговоры и пошел со мной гулять по свежевыпавшему снегу. В свете уличных фонарей снег блестел, как россыпь бриллиантов. В это время на улицах никого не было. Папа рассказывал мне о том, как в колледже изучал психологию и что полезного я могу почерпнуть из этой науки.

«Я люблю тебя, Лиззи», – говорил он.

Так по пустым улицам мы прогуляли несколько часов.

Наркотики разрушали нашу семью. Хотя из-за них страдали мы с Лизой, я очень жалела своих родителей. Мне казалось, что я могу спасти их от наркотиков. Мне казалось, что жизнь родителей находится в опасности. Они в любое время дня и ночи шли за наркотиками, а жили мы в районе, в котором был высокий уровень преступности, водителей такси убивали за двадцать долларов, прохожих грабили, а женщин насиловали.

Мама была почти слепой, но тем не менее могла выйти за наркотиками в любое время, даже ночью. При этом она настолько плохо видела, что могла пройти мимо меня или Лизы днем по улице, не увидев и не узнав нас. Она различала формы предметов, таких, как человек или стоящий автомобиль, и могла отличить красный цвет светофора от зеленого. Плохое зрение ее не останавливало.

Несколько раз на маму нападали на улице. Однажды ночью ее пытались ограбить. Преступник угрожал ей ножом и, не найдя денег, побил ее: поставил синяк под глазом и разбил губу. После возвращения домой мама рассказала, что грабитель был очень зол из-за того, что не нашел денег.

Однажды, когда мама пришла домой с очередным «чеком», я заметила, что ее джинсы разорваны, а нога в крови. Мама сказала, что ее ударила машина.

«Не волнуйся, Лиззи, ничего страшного. Машина ехала с маленькой скоростью. Со мной уже такое было, когда я работала велокурьером», – сказала она и попросила папу сделать ей укол.

Она, кажется, не понимала, что из-за своей неосторожности и слепоты подвергала себя огромной опасности. А может быть, ее это просто не волновало. Ясно было одно – если мама решила что-то сделать, она делала.

Несмотря на плохое зрение, мама три недели проработала велокурьером на Манхэттене. На должность курьера не нанимают людей с плохим зрением, но мама не сказала об этом своему работодателю. Она одолжила у знакомых велосипед и бесстрашно выехала на улицы, забитые людьми и машинами. Работу курьером мама бросила только после того, как разбила велосипед и не смогла найти новый. Если мама хотела чего-то добиться, она этого добивалась.

Папа тоже не очень сильно о себе заботился. Для того чтобы добыть наркотики, он мог ночью пешком идти через районы Бронкса, которые контролировали банды. Особенно опасными в те времена считались Гранд-авеню и 183‑я улица.

Однажды ночью он пришел домой избитым. На соседнем углу бандит несколько раз ударил папу головой об асфальт, после чего папа целый час полз до дома. На следующий день как ни в чем не бывало он снова бежал за наркотиками. Чтобы добыть дозу, он был готов рисковать жизнью днем и ночью. Чаще всего он ходил к одной синей двери на втором этаже дома на Гранд-авеню, где и обменивал скомканные банкноты на «чеки» с порошком.

Ночью мне не спалось, потому что я волновалась за родителей. Я смотрела в окно, ожидая возвращения мамы или папы. Обычно поход родителей за наркотиками отнимал тридцать-сорок минут. Если они задерживались дольше этого времени, я начинала подозревать самое худшее и готовилась звонить 911. Довольно часто телефон в нашей квартире был отключен из-за неоплаченных счетов, но я знала, что могу позвонить из телефонной будки на углу улицы.

Я всегда старалась быть полезной для родителей. Лиза громко протестовала, когда кто-то из них шел за наркотиками. Ее комната находилась как раз около входной двери, и, чтобы выйти на улицу, папа или мама должны были прошмыгнуть мимо нее. Я стояла на «шухере» в коридоре и следила, чтобы Лиза не заметила уход мамы или папы из квартиры. Папа, готовый к выходу, как герой из детективного сериала, ждал в гостиной.

– Дай знать, когда можно идти, – тихо говорил он и ждал моего сигнала.

– Давай! – шептала я.

Выходя из дома, папа всегда кивал мне головой, чтобы показать, что благодарен. В эти моменты я чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Мне казалось, что мы члены одной команды.

– Не волнуйся, я тебя прикрою, – отвечала я.

После ухода папы я не хотела ложиться спать, потому что в это время могла пообщаться с мамой. Она с нетерпением ждала его возвращения, разложив на столе шприцы, ложки и жгуты. В эти минуты в предвкушении наркотиков мама была разговорчивой, и ее янтарные глаза светились предчувствием радости. Я не думала, что мне надо выспаться перед школой. Мы с мамой сидели в гостиной, и она рассказывала о своем детстве в конце 1960‑х – начале 1970‑х годов.

– Видела бы ты меня тогда, Лиззи, – говорила мама. – Я носила высокие сапоги на каблуках.

– Правда? – отвечала я, словно не слышала эту историю уже сто раз. Я делала вид, будто каждая деталь маминого рассказа меня поражала, пугала или радовала.

– Да, и прическу афро. У меня всегда были густые и кудрявые волосы, это благодаря итальянской крови некоторых моих предков. А у папы были огромные бакенбарды, просто настоящие котлеты!

Мы общались с мамой, как две подруги. Мы говорили о моде, одежде, наркотиках, сексе, мужчинах и особенно – об ужасах, которые мама пережила в детском возрасте. Очень многое из того, что она мне рассказывала, я не понимала, но делала вид, что все мне совершенно ясно. Я кивала и была рада, что мама посвящает меня в самое сокровенное. Мама никогда не замечала или не обращала внимания, что я слишком мала для ее рассказов и могу в них чего-то не понять. И она продолжала делиться со мной своими историями.

Мне нравилось, когда мама находила в своем детстве какие-нибудь положительные моменты. Но я знала, что ее оптимизм связан с предвкушением наркотиков. После того как кайф пройдет, она будет видеть во всем только негатив.