Читать книгу "Карнавал обреченных - Людмила Бирюк"

— Насколько я понял, он желает видеть именно вас!

Шевалдин нехотя поднялся и вышел из-за стола.

Несмотря на то что ему было уже под сорок, Сергей выглядел очень молодо. Он был худощав, строен и светловолос. Его типично русское лицо с крупными, но правильными и приятными чертами выдавало характер спокойный, сдержанный и непреклонный, а голубые глаза светились умом и отвагой.

— Если бы ты знал, Вячеслав, как он мне надоел!

— И все-таки тебе следует выйти к нему. Из-за его непредсказуемого поведения может пострадать весь полк.

Сергей печально кивнул, надел кивер и, одернув мундир, вышел из кабинета. У дверей гостиной, опередив командира, Якушев проскользнул вперед и торжественно провозгласил:

— Командир 4-го гвардейского гусарского полка полковник Шевалдин!

Сергей вошел в просторную комнату, освещенную канделябрами и украшенную трофейным оружием. При его появлении гусары вскочили с кресел, взяв под козырек, а гость остался сидеть, отвернувшись к темному окну, не удостаивая вошедшего своим вниманием. Шевалдин понял, что тот не на шутку рассержен.

— Ваше императорское высочество! Прошу простить за то, что заставил вас ждать.

Ответом ему послужило тягостное молчание. Высокий гость не спеша, с достоинством поднялся и, не оборачиваясь к Шевалдину, продолжал глядеть в окно. Казалось, даже его спина выражала крайнее неудовольствие. Шевалдин тоже невольно бросил взгляд в окно и пожал плечами. В темноте не видно было ни зги. Сергей обернулся к друзьям, которые издали знаками убедительно просили его продолжить разговор.

— Ваше высочество! — кашлянув, произнес Сергей. — Честь, которую вы оказали моему полку, явившись в столь неурочный час…

Гусары замахали руками, и он понял, что опять говорит не то, что надо.

— То есть… Я хотел сказать, что рад видеть вас в любое время!

Гость медленно повернулся к Шевалдину и, взглянув ему в глаза, проронил с улыбкой:

— Вот это другое дело. Наконец-то, Серж, я услышал от тебя подобающие моменту слова!

Шевалдин от удивления окаменел. А потом с радостным криком бросился на шею Репнину.

— Кирюша!

Репнин, стиснув друга в объятиях, не мог выговорить ни слова. Рядом хохотали гусары, довольные удавшейся шуткой.

— Боже мой! — восторженно говорил Шевалдин. — Ты здесь! Это чудо! Но что означает твой мундир? Ты флигель-адъютант?

— Именно так.

— Не могу представить тебя в императорской свите, старый вояка!

Репнин покачал головой.

— Что делать? Сейчас уже не 12-й год… А бесконечная Кавказская война кажется мне самой бессмысленной из всех, какие я знаю. Да и тоскливо стало после того, как всех близких друзей перевели в Петербург. Сколько лет мы не виделись?

— Около трех.

— Это первая причина, из-за которой я принял предложение государя служить при его особе.

— А другая?

Репнин рассмеялся.

— Ты не догадываешься? Должен же я, наконец, жениться!

Шевалдин приказал денщику принести шампанского, и все дружно выпили за возвращение Репнина с Кавказской линии.

— Судя по всему, Серж, ты не слишком-то жалуешь брата царя! — заметил Репнин.

— А кто его любит? Государь в упор его не замечает, цесаревич Константин над ним смеется, в Военной коллегии его презирают… Вчера великий князь заставил полкового барабанщика исполнять подряд все колена барабанного боя. Целый час слушал. А когда тот стал сбиваться от усталости, выхватил у него палочки и стал избивать ими солдата.

— Откуда в нем столько злобы?

— От зависти. Он не может смириться со своим незавидным положением в императорской семье.

* * *

Вскоре изрядно подвыпившие гусары разошлись. А Репнин и Шевалдин еще долго разговаривали о том, какие дикие порядки стали царить в армии. Солдат всегда был бесправным существом, а ныне его положение стало просто невыносимым. Жизнь солдата — сплошная цепь невероятных страданий. Нравственных и физических. Каждый офицер мог его избить и унизить. Малейшая небрежность, самый невинный проступок карались со всей жестокостью.

— Так жить больше нельзя, — убежденно говорил Шевалдин. — Необходимость перемен очевидна всем. И, поверь, они скоро грянут. Прежде всего, нужно свергнуть монархию.

— Каким образом?

— Любым, вплоть до военного революционного переворота.

— Переворот… — медленно повторил Репнин. — Всё это уже было во Франции. Опыт якобинцев показал нам, что в конце концов революция пожирает своих детей. Нет, Серж! Нужны реформы…

— А кто их проведет? Ни одно из начинаний Александра не было доведено до конца. Куда подевались его честные советники? Державин был изгнан, Радищева довели до самоубийства, Каразина заключили в Шлиссельбургскую крепость, Сперанского отправили в провинцию. А кто теперь любимцы царя? Всеми проклинаемый временщик Аракчеев, военный карьерист Дибич, глупый, но послушный Нессельроде…

Репнин не мог не признать правоту Сергея. Он и сам замечал, как постепенно изменился император. Молодой романтик уступил место умеренному либералу. Либерал — консерватору. Консерватор — реакционеру… Александр окружил себя посредственностью, которую стал ценить выше таланта. Не только потому, что на фоне бездарности ярче блистала его собственная личность, а потому, что так ему было спокойнее. Средние умы безобидны, а талант — всегда источник раздражения, вносящий в жизнь смуту и беспокойство. «Неужели я тоже оказался в этой свите ничтожеств?» — невольно подумал князь и внимательно прислушался к словам друга:

— России необходима сильная встряска, чтобы очнуться от летаргического сна. И мы скоро встряхнем ее, будь уверен!

— Кто это — мы?

— От тебя у меня секретов нет, Кирилл. Я — член тайного революционного общества. Наши помыслы чисты, мы хотим только одного: свободы!

— Ценою крови невинных людей?

— Да пойми ты, наконец, что иначе нельзя! «Но где, скажи, когда была без крови куплена свобода?»

— Насколько я помню, это из Рылеева?

— Верно! Признаюсь, я не поклонник творчества сего пиита и считаю, что до Пушкина ему далеко, но не могу не согласиться со многими его мыслями.

Репнин молча глядел на него. Кровавый переворот мог привести к гражданской войне. Не приведи Господь! Не мог он понять также и того, зачем нужны тайные общества. Почему бы заговорщикам в открытую не обратиться к царю, чтобы убедить его ввести в России конституцию и добровольно поделиться властью с парламентом? Разве государь не желает блага своему народу? Репнин знал, что Александр Павлович благосклонно выслушивал многих талантливых реформаторов.

— Вы хотите свергнуть царя и вместо него посадить собственного диктатора, который, возможно, станет еще худшим тираном. Предположим, вы победили. Что дальше? У вас нет даже смутного представления о том, как вы будете управлять страной. Ваши проекты полны противоречий. Возможно, народ, о благе которого вы так печетесь, попадет в еще большую кабалу и проклянет ваши «благодеяния».