Читать книгу "Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - Батист Болье"

15 часов,

бокс 3

В соседнем боксе все громче звучал голос Фроттис. Моя коллега пела…

Я говорил, что она лечила своих пациентов тихо и незаметно. Надо было уточнить: “как правило”…

В третьем боксе плакала женщина – мадам Шен. Она боялась уколов. А ей предстояло сделать один из самых неприятных уколов – пункцию лучевой артерии для газометрии. Медсестра напрасно ее уговаривала, ничего не помогало. Фроттис тоже попыталась, но результат был тот же.

– Не хочу! Не хочу!

Она плакала, медсестра готовила инструменты. Фроттис чувствовала свое бессилие. Мадам Шен рыдала все сильнее.

Фроттис, преданная фанатка Майкла Джексона, повинуясь внезапному порыву, запела:

– Cause this is thriller, thriller night.

И стала танцевать как в клипе.

– Что она делает? – воскликнула мадам Шен, продолжая всхлипывать.

– Танцует, – спокойно ответила медсестра, – а я пока вас уколю.

Фроттис радостно продолжала:

– You know it’s thriller, thriller night.

Медсестра уточнила:

– Танцует и поет.

– А вы?

– Я вас собираюсь уколоть. А она танцует, смотрите на нее.

Фроттис размахивала руками, вопя во все горло:

– You’re fighting for your life inside a killer, thriller tonight.

– Она ненормальная!

– Я танцую! – воскликнула Фроттис.

– Да, буйнопомешанная! – подтвердила медсестра, осторожно втыкая иголку.

Мадам Шен, не сводя глаз с Фроттис, опасливо заметила:

– Она все танцует.

– И поет, – добавила медсестра, аккуратно набирая кровь.

– А вы?

– Я? Я вас уколола.

– Укололи?

– Ну да! – ответила медсестра.

– Но я почти ничего не почувствовала… Это колдовство!

Фроттис вся в поту рухнула на стул.

– Нет, это Майкл! This is Michael!

Фроттис поет очень плохо. Танцует тоже ужасно. Зато она потрясающе красиво курит и ест. Однажды попыталась заняться спортом. Впрочем, после пробежки никто не встречал ее бурными овациями: она заблудилась и домой вернулась на метро.

Ее любимый цвет – оранжевый, он красивый и подчеркивает цвет ее кожи – кофе с молоком. Мать у нее эфиопка, отец – наполовину поляк, наполовину немец. Атипичная смесь румяной булочки, жгучего перца и колбасы: одной рукой она ласкает, а другой втыкает иглу прямо в артерию. Какое счастье, что у нее нет третьей руки!

Только что один пациент не захотел лечиться у нее из-за ее цвета кожи.

– Ты, наверное, взбеленилась…

Фроттис ответила:

– Чушь! Работы меньше…

Вчера в четвертом боксе пациентка спросила у нее:

– Вы откуда?

– С Севера!

Пациентка криво улыбнулась:

– Нет, вы явно откуда-то издалека, правда? Откуда-то южнее…

Фроттис заявила:

– Я из Эфиопии.

Пациентка, на седьмом небе от восторга, вскричала:

– Я первый раз вижу эфиопку!

Фроттис ехидно осведомилась:

– Небось разочарованы?

Она предупредила меня, что однажды придет на работу, облачившись в бубу. “Я никогда не была в Африке, но если они хотят эфиопку, получат эфиопку”.

Она обожает портрет Джа Растафари, стоящий на кухне у ее матери (он также вытатуирован у нее на щиколотке: “Когда я смотрю на ногу, мне кажется, будто я дома”). Она любит читать и хотела бы иметь больше времени для чтения. Ей нравятся старые, потрепанные, залитые кофе книги. Сборник “Диагностика и лечение наиболее распространенных заболеваний” она обмакнула в горячий шоколад. Страницы пошли пузырями, корешок стал коричневым. “Меня это успокаивает, – призналась она, – кажется, что я прочитала книгу несколько раз”.

Ее расстраивает любой пустяк. На днях мы все вместе обедали в столовой.

– Почему ты так смотришь на Амели?

– Мне не нравятся люди, которые режут спагетти.

Я попытался ее успокоить. Стал говорить с ней о живописи. Чтобы привести в норму ее сердечный ритм, лучше всего перевести разговор на другую тему.

Она обожает импрессионизм.

– Этот стиль, я от него тащусь. Вменяй, мелкий!

Ее любимое выражение – “Вменяй, беби!”

Смысл его никому не понятен.

16 часов,

все там же, внизу

Время летело с дикой скоростью. Оно не имело права так ускоряться.

Я занимался маленькой девочкой, Фроттис – дедушкой.

Зашла Брижит позвать меня к телефону. Интернам крайне редко звонили по городскому телефону, и я немного занервничал… Может, я убил кого-то?

– Привет, старый! Это Сольвейг. – Фу, значит, я никого не убил. – Ты осматривал мою бабушку, мадам Абей. Она попала в ДТП, и пожарные[13]предположили, что у нее перелом шейки бедра. Я очень испугалась.

Сольвейг – лучшая подруга Бланш и – какая неожиданность! – внучка Нефертити. Имя “Сольвейг” по-норвежски означает “ссора в доме”. Вот уж неправда: она всех вечно утешает и мирит. Я ее переименовал в Труд. Почему Труд? Потому что это одна из валькирий Одина. Эта идея мне очень понравилась: сохраняется скандинавское звучание, а поскольку Сольвейг помешана на верховой езде, то я ее представляю себе только в образе вагнеровской героини в шлеме, взнуздывающей боевого коня, с молотом в руке.

Нефертити привезли с рентгена. Спасатели оказались правы: шейка бедра сломана. Я позвонил в хирургию. О счастье! Шефа Мегафона не оказалось на месте. Значит, шейкой бедра Нефертити будет заниматься интерн Пуссен.

– Она слабенькая, – забеспокоилась Труд. – Ей очень больно, и она не переносит морфина. А восстановительный период будет долгим?

Пуссен ее успокоил:

– Больные бабушки – мой профиль.

Девчонки – тоже его профиль: взгляды, смущение, слегка охрипший голос… Я почувствовал, что между ними словно искра пробежала. Следом за склонностью давать людям новые имена неизбежно обнаруживается и другая – женить их.

Она встретила его недели три назад: Пуссен об этом забыл, но валькирия Труд его узнала. В тот день ее мнение о хирургах-ортопедах радикально изменилось, она поняла, что они могут быть очень деликатными (уверяю вас, ставить рядом эти слова – “деликатность” и “ортопед” – полная нелепость!).