Читать книгу "В поисках Алисы - Софи Бассиньяк"

— С утра, когда я выезжал, шел дождь со снегом, — с терпеливым добродушием доложил Анри.

Несколько лет назад Клотильда с Пьером помогли ему с продажей дома в сосновой роще, содержать который дяде стало не по силам. «Дельце провернули что надо!» — хвасталась тогда Клотильда, благодаря усилиям которой клиент в кои-то веки выиграл, а не проиграл. Трехкомнатная квартира «с видом на море» позволила этому любителю строгих костюмов продолжать жить, как будто ничего не изменилось, среди открытых купальников, парусных досок и лоснящихся кремом для загара спин, с высоты своего балкона презрительно поглядывая на шумную суету отпускников. Впрочем, он сердился на племянницу, «загнавшую» его в «кошмарную дыру», населенную горластыми обитателями Нанта, имевшими милую привычку полуголыми, в песке, вваливаться в лифт, из которого целый год не выветривался тошнотворный запах синтетического кокосового масла. Зимой Анри, одинокого в продуваемом всеми ветрами орлином гнезде, начинали одолевать страхи. Он читал трудные романы, слушал симфонии Бетховена и усугублял свою глаукому, рассматривая репродукции с полотен мастеров в роскошных альбомах, стоивших ему дома. Алиса относилась к его упрямству с уважением. Она могла бы стать союзницей своего эксцентричного дяди, но их инстинктивно шарахало друг от друга, как часто бывает с неуверенными в себе и оттого чуть циничными самоучками, с испуганным неудовольствием узнающих в поверхностных суждениях другого собственные мысли. Клотильда считала его «размазней» и презирала за жалкую манеру ловить чужие взгляды в поисках простаков, согласных выслушивать его бредни. Все всегда старались от него отделаться, как от болтливого ветерана или клошара, и только Алиса иногда находила толику интереса в слегка завиральных речах старого зануды. «Среди любителей я — специалист, среди специалистов — любитель», — повторял он «подаренную» Алисой реплику из фильма Феллини, превратив ее в личный девиз.

Сели за стол. Мадам Гролье приготовила картофельную запеканку с мясом, а Пьер извлек из подвала бутылку шинона, который обожал. Атмосфера царила праздничная, все словно забыли, по какому поводу собрались. Анри, сидевший рядом с Алисой, строго посмотрел на нее и спросил:

— Тюрпен де Криссе? Что ты о нем думаешь?

Бунтарь по природе, дядя Анри считал делом чести выискивать забытые имена не оцененных по достоинству художников, всяких тюрпенов де криссе, родившихся не в то время и не в том месте. Алиса плохо знала этого живописца. В памяти всплыли смутные образы античных колонн и римских пейзажей. Или это были венецианские пейзажи? Трудно сказать. Вроде бы он дружил с Энгром и Жозефиной.

— Я был на его ретроспективной выставке в городе, — продолжил Анри. — Тебе известно, что он из местных?

Клотильда поспешила на помощь сестре, предлагая дяде взять добавки. Тот нервно отказался, не удостоив вторую племянницу даже беглым взглядом.

— Как дела в Лувре? — с плотоядной улыбкой поинтересовался он.

— Нормально, — отозвалась Алиса.

Она отвечала на автомате. Рассказала про свои лекции, похвалила состав группы — очень милые люди. Он был явно разочарован, но Алису это мало волновало: она вдруг почувствовала такую усталость, что ей захотелось тут же, не сходя с места, заснуть и больше никогда не просыпаться. Сквозь нахлынувшую дурноту до нее доносился приглушенный голос Анри, бубнившего что-то о «безобразной зелени у Сезанна» в некоторых местах «Горы Сент-Виктуар». Потом он заговорил об «Арлезианке», уверяя, что ее «написал ненормальный: что за гипсовое лицо, что за дикий желтый фон, что за нарочито задумчивая поза!». Временами, выныривая из небытия, Алиса произносила какое-нибудь имя, чтобы сделать вид, что внимательно слушает дядю. «Знать такого не знаю! — тут же впадал в раж тот. — Дега? Не знаю и знать не хочу!» Его немного старомодная надменность бросала вызов миру, в котором, думала Алиса, никто больше не согласен считать себя невеждой, даже смеха ради. Когда перешли к сыру и за столом повисла тишина, он первым прервал ее восклицанием: «Глядя на полотна Одилона Редона, я слышу музыку!» Поль с Виктором не сговариваясь вскочили из-за стола и, зажимая рты салфетками, бросились вон из столовой. Тут же из кухни донеслось громкое ржание. Клотильда встала, прошествовала вслед за сыновьями и закрыла за собой дверь. Звуки хохота стихли.

— От Марии-Луизы новости есть? — обратился Анри к заметно расстроенному Пьеру.

Тот — честь ему и хвала — терпеть не мог, когда при нем над кем-нибудь насмехались.

— Тетя Фига вот-вот подъедет. — Он бросил взгляд на часы. — Ну ладно… — Разогнулся, сделавшись похожим на длинную рептилию, и ушел, оставив Алису наедине с дядей.

— Печально все это… — со вздохом произнес Анри. — Ваша несчастная мать…

— Наша несчастная мать умерла, потому что пила как лошадь, — не дала ему закончить Алиса, терзавшая в тарелке апельсиновую корку.

— А виноват в этом мой брат! — подытожил он.

— Не уверена, — возразила она.

Ей ужасно не хотелось затевать разговор о родителях. С раннего детства она привыкла сжимать зубы при малейшем упоминании о них. Пакт, который ее мать заключила с дьяволом, оказался сильнее любых предвидений, любых надежд, любых компромиссов. Перед мощью этого союза отступали все и вся. Алиса снова как наяву представила себе эту упрямую женщину, с вечной сигаретой, приклеенной к правой руке словно шестой палец, которая с легкостью переходила от смеха к слезам, как будто смотрела мелодраму, передаваемую по одной ей видимому каналу. Две-три попытки вовремя предотвращенного самоубийства — и окружающие оставили ее в покое, перестав допытываться, что она с собой вытворяет. Ее побаивались. Клотильда первой научилась распознавать, пила она или нет. Ей для этого хватало сущей малости: услышать, как мать отвечает «Алло!» по телефону, с каким лицом отпирает дверь дочерям, вернувшимся из школы, что играет на рояле в гостиной. Провести Алису было гораздо легче, очевидно, потому что та охотно поддавалась на обман. Однажды она сидела у матери на коленях и слишком поздно ощутила мерзостный спиртной запах, а вслед за тем услышала ее дурашливый смех. Она довольно долго воспринимала мать как двойственное существо, которое с годами все чаще выступало в наиболее ненавистной ипостаси, чтобы в конце концов сохраниться в ней навсегда. Алиса до сих пор помнила жгучий стыд, который охватывал ее при виде матери, затевавшей свару с продавщицами и способной отмочить что угодно перед кем угодно, в мгновение ока обернувшись умственно отсталым ребенком. Когда они учились в лицее, Клотильда запретила сестре приглашать домой подружек. Они понятия не имели, какая у них мать, а она к тому времени уже бросила уроки музыки, с раннего утра «наливалась по самое не могу» и терроризировала соседей громовыми записями симфоний Моцарта, которые в подражание своему кумиру Караяну сопровождала собственными комментариями завзятой меломанки. Алиса плакала, а Клотильда строго отчитывала мать, словно маленькую девочку — врунью, грубиянку и драчунью, после чего прямо в одежде укладывала ее спать, иногда часа в три дня. Та отрубалась на сутки, а потом просыпалась свеженькая как огурчик и готовая начинать все по новой.