Читать книгу "Боевой конь - Майкл Морпурго"

Когда я проснулся, было ещё темно, и снова стреляли вокруг. Куда ни посмотри, всюду небо озаряли оранжевые сполохи и белые вспышки, от которых резало глаза и всё становилось чётким, словно днём. Стреляли со всех сторон – бежать было некуда. И тогда я решил остаться здесь. По крайней мере, тут была еда и вода.

Но только я так решил, как что-то ослепительно вспыхнуло прямо у меня над головой, и в последовавшей темноте застрочил пулемёт. Пули защёлкали по земле у моих ног. Я снова побежал сквозь ночь и мрак, то и дело проваливаясь в канавы, налетая на изгороди, а потом оказался опять на полях без травы и деревьев. Только пни вырисовывались на фоне сверкающего неба. Кругом были огромные воронки, заполненные мутной вонючей водой.

Выбравшись из одной такой ямы, я запутался в колючей проволоке. Она оцарапала меня, а потом крепко схватила. Я отчаянно бился и наконец высвободился, сильно изранившись. Теперь я шёл медленно, хромая, но не останавливаясь. И так преодолел несколько миль – не разбирая дороги, не понимая, куда я иду. Нога горела огнём, и всюду грохотали пушки и стучали пулемёты. Израненный, окровавленный, напуганный, я думал только о Топторне. Жалел, что его нет со мной. Мне казалось, что он бы обязательно указал, куда нужно идти.

Я плёлся наугад, решив, что двигаться нужно туда, где темно – прочь от сполохов и стрельбы. За моей спиной вспышки превращали ночь в болезненно белый день, и я боялся идти в ту сторону, хотя и знал, что Топторн остался там. Впереди тоже стреляли, и справа, и слева, но далеко-далеко я видел небольшой лоскут темноты, не нарушаемой сполохами. К ней я и пошёл.

Было холодно, нога онемела и болела при малейшем движении. Вскоре я уже совсем не мог на неё наступать. Впереди была самая длинная ночь в моей жизни, вся состоящая из страха, боли и одиночества. Должно быть, страстное желание жить гнало меня вперёд, не позволяло лечь. Я считал, что самое главное – уйти как можно дальше от шума битвы, и шёл. Временами винтовки и пулемёты стреляли совсем близко, и пули свистели вокруг меня. Тогда я замирал и ждал, когда свист и стрекот прекратятся, страх отпустит и я смогу идти дальше.

Мокрый осенний туман вначале собирался только в воронках, но он становился всё гуще, и вскоре я уже ничего не видел, кроме неясных очертаний, пятен света и тени в белой пелене. Оставалось довериться слуху. Я пытался понять, где грохочут пушки, и шёл от них туда, где, как я надеялся, было темно и тихо.

Стало светать, когда до меня донеслись приглушённые голоса. Я замер, прислушиваясь и пытаясь различить людей в тумане.

– Приготовиться. Пошевеливайтесь. Не зевайте.

В тумане голос звучал негромко, но решительно. Я услышал стук шагов и лязг винтовок.

– Живее. Что вы себе думаете? Чистим винтовки, и чтоб блестели.

Голос умолк на некоторое время, и я сделал несколько нерешительных шагов в ту сторону. Я устал от одиночества, но и к людям выходить боялся.

– Глядите, сержант. Там кто-то есть. Честное слово.

– Чего? Вся немецкая армия или пара фрицев на утренней прогулке?

– Нет, сержант, там не человек, и даже не немец. Вроде как лошадь или корова.

– Корова или лошадь? Здесь? На нейтральной полосе? И как, по-твоему, она туда попала? Ты, сынок, плохо спал, видать, вот и мерещится всякое.

– Я и слышал что-то, сержант. Клянусь.

– Ну а я ничего не слышал и не вижу тоже. А почему? Да потому, что там никого и нет.

Ты фантазёр, сынок. Ты хочешь, чтобы из-за твоих фантазий весь батальон поднялся на полчаса раньше, и как, по-твоему, это понравится лейтенанту, когда я ему расскажу, по чьей милости его разбудили? Из-за чего подняли на ноги всех капитанов и майоров, всех сержантов? Видите ли, из-за того, что тебе привиделась лошадь? – Тут он заговорил громче. – Но раз уж мы не спим, а тут такой туман, что даст фору лондонскому смогу, а эти фрицы любят нападать исподтишка, я бы посоветовал вам глядеть в оба. Глядите в оба, ребятки, и тогда мы все доживём до завтрака. Через пару минут раздадут ром, он поднимет вам настроение, а пока будьте начеку и глядите в оба.

Пока он говорил, я пошёл прочь. Я весь дрожал от головы до хвоста, ожидая очередной пули или осколка снаряда, и я хотел быть один, подальше от шума, подальше от всех, и не важно, кажутся ли они опасными или безобидными. Я устал, был до смерти напуган и совсем запутался. Я уже ничего не соображал и просто шёл сквозь туман сам не зная куда. Через некоторое время я остановился, поставив больную ногу на холмик земли у края воронки с вонючей, омерзительной водой, обнюхал землю, пытаясь найти что-нибудь съедобное. Но здесь не было ни травинки, а у меня не осталось сил, чтобы сделать ещё хоть шаг. Я поднял голову и огляделся, надеясь увидеть клочок травы неподалёку, и в эту минуту первый солнечный луч прорезал пелену тумана, коснулся моей спины, и я дрогнул от его тепла, проникшего в моё продрогшее, измученное тело.

В считаные минуты туман рассеялся, и я увидел, что оказался на широкой полосе изрытой, изуродованной земли между двумя бесконечными рядами колючей проволоки, протянувшейся насколько хватало глаз. Я вспомнил, что однажды уже видел такое. В тот день, когда мы с Топторном перепрыгнули через проволоку и попали в плен. Я вспомнил, как это называется – нейтральная полоса.

ГЛАВА 16

В траншеях справа и слева я слышал смех и радостные крики, а ещё приказы не стрелять и не высовываться. Я стоял на пригорке и видел блеск солнца на шлемах – доказательство того, что голоса мне не мерещатся и тут в самом деле есть люди. Я почувствовал головокружительный аромат еды и с наслаждением втянул носом воздух. Он показался мне вкуснее самых вкусных распаренных отрубей, и к тому же был чуть-чуть солёным. Этот запах тёплой еды манил меня. И я пошёл сначала в одну сторону, потом в другую, но всюду меня встречала широкая спираль колючей проволоки, за которую было не пробраться. Когда я приближался, солдаты кричали, звали меня, теперь уже безбоязненно высовывая головы из траншей. Но, не найдя прохода, я шёл в другую сторону, и там мне махали, и свистели, и хлопали, но проволока не давала мне пройти к ним. Не один раз я пересёк нейтральную полосу и тут заметил посреди взрытой и опалённой земли пучок жёсткой травы на краю воронки.

Я принялся её жевать и краем глаза заметил, что солдат в серой форме вылез из траншеи и машет над головой белым флагом. Я поднял голову и стал смотреть, как он перерезает колючую проволоку и отодвигает её в сторону. В это время крики на другой стороне стали громче. Там о чём-то спорили, и вот я увидел, что из траншеи выбрался невысокий солдат в каске и шинели защитного цвета. Он тоже помахал белым платком и принялся резать проволоку.

Первым на нейтральной полосе оказался немец. Он вылез через неширокий лаз в проволоке и направился ко мне. Пока он шёл, он звал меня, говорил ласковые слова. Он напомнил мне Фридриха, потому что, как и Фридрих, был седым, в грязном, расстёгнутом кителе, и голос у него был добрый. Одну руку он протягивал ко мне, а в другой держал верёвку. Он был ещё довольно далеко, и я не мог разобрать, что у него там, но по опыту знал, что в протянутой руке со сжатой ладонью обычно бывает что-то съедобное. Поэтому, хромая, пошёл к нему. С обеих сторон солдаты повылезали из траншей и теперь кричали и махали шлемами над головой.