Читать книгу "Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов"

Потом императрица вызвала из Гатчины в Петергоф сына и спросила:

— Кого хочешь взять? Вижу, ты прейскурантом моим весьма недоволен. Кстати, почему сидишь в Гатчине, а не наслаждаешься Мариинталем? Говорят, Мариина Долина чудо как приятна.

Цесаревич стоял понурив голову, пропустив мимо ушей грубоватый намек. Присоединить к спутникам, назначенным матерью, он мечтал особо доверенных друзей, занимавших в сердце первейшие места. Куда он без Федора Вадковского?

— Ну что стих? Называй без боязни, что откажу.

С сыном императрица часто объяснялась по-русски, и он морщился от тяжелого ее выговора.

— Насколько позволите, ваше величество, расширить список?

Императрица улыбнулась, она становилась мягче, добрее, когда строптивый сын изъявлял покорность. Она еще любила это вечно раздраженное существо отчаявшейся болезненной любовью, с каждым годом, правда, открывая в нем презираемые отцовские черты. Нерешительность, подсвеченную упрямством. Сентиментальность, смешанную с самодурством. Изнеженность и боязливость, соседствующие с какой-то жилистой цепкостью и конвульсивной силой. Сын, например, отличный наездник, но коня избегал пускать вскачь. Внезапная робость сковывала его в самые неподходящие моменты при общении с девицами, хотя эротические причуды сына ей были хорошо известны. И не от Перекусихиной, а от самого Шешковского, который и в Гатчине, и в Павловске держал осведомителей среди обслуги — толковых и обученных. Рыцарские черты у цесаревича в одно мгновение сменялись деспотическими. Он иногда терзал близких, не задумываясь над последствиями. Честность доводил до крохоборства. Брата Христофора Бенкендорфа майора Ермолая сделал смотрителем Гатчинского замка только за то, что оный Ермолай, женатый на немке, был скуповат, утром, днем и вечером питался картофелем, а остальную пищу опять-таки сдабривал картофельными приправами. Дисциплина в гатчинском гарнизоне напоминала скорее деревянные колодки. Из-за расстегнутой пуговицы впадал в истерику, а часто и дрался. И вместе с тем многие к наследнику престола были искренне привязаны, особенно гвардейцы старших возрастов. Когда он бывал в полках, там к месту и не к месту слышалось:

— Умрем за тебя, цесаревич!

Среди высокопоставленных чинов он имел прочные связи и неподкупных поклонников. Императрица даже не заметила, как они образовались. Не могла взять в толк, чем сын привлек славного воина генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского. Однажды она прямо поинтересовалась:

— Ну что ты в нем нашел, граф Петр? Ведь он только щеки надувает, когда молчит. Привычка эта меня весьма бесит.

Победитель при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле взглянул на повелительницу исподлобья:

— Вашу, матушка, храбрую и мягкую, как воск, душу и отцовскую склонность к военной доблести, а также глубокое понимание строя и дисциплины.

Граф Петр в цесаревиче действительно встретил союзника при обсуждении различных военных тонкостей — как сочетать каре колонны и легкие батальоны, как обучать рассыпному строю, как уберечь солдат в атакующих порядках и прочее, никаким Минихам и Остерманам-Толстым нелюбопытное. Увлеченность Фридрихом II граф Петр не осуждал и воспринимал без комизма. Фридрих имел право на титул Великий, а вот ты, матушка, имеешь ли?

— Неужто? — удивилась императрица. — Какие качества обнаружил…

Но чем-то ей граф и на сей раз потрафил. Она, правда, и раньше ценила его не за одни триумфы. Граф Петр во время всяких кампаний показал себя отменным администратором и честным деликатным человеком. Потемкин ему уступал во многом. Ну и отправила она фаворита в Таврию к дикарям. Едва императрица почувствовала твердь под ногами, как назначила генерал-фельдмаршала президентом Малороссийской коллегии. Место, требующее тонкости характера. Между польской Сциллой и гайдамацкой Харибдой провести русский корабль — ой как нелегко! Но теперь за южные границы в Петербурге не беспокоились. Одно имя повелителя чудесного края внушало в сопредельных странах почтительное уважение, а уважение без страха не многого стоит.

Цесаревичу льстило отношение графа Петра, который годился ему в отцы. Жену генерал-фельдмаршала — статс-даму — Екатерина послала в Мемель встречать новую невесту сына Софию Доротею, оставленную там монбельярскими родственниками и жившую уже какой день под опекой одной горничной Преториус.

— Первую остановку сделаешь в Киеве — я тебе и маршрут проложила. Поживешь там дней пять. Убедишься, что в древности недурно выбирали места для жилища. Климат волшебный — не петербургский. Фельдмаршал зело гостеприимен да и к тебе — я замечала — приверженность испытывает.

Глаза цесаревича от благодарности налились слезами. Зубы не скалил — значит, не сердится. Все-таки она сумела его приласкать. Пусть едет с легким сердцем. С внуками ей будет проще.

— Кого полагаешь взять в спутники? Да я тебе сама назову — не мучайся! Авось не ошибусь! Федьку Вадковского и Куракина с Плещеевым. Доволен?

Цесаревич затряс головой. Проницательная императрица, однако, пока главного лица не коснулась. Она помолчала, усиливая эффект.

— И Бенкендорфу передай: пусть в прейскурант внесет Нелидову и Борщову. Развлекать жену кто будет? Ты подумал?! Клингер, Лафермьер и Николаи — сверх комплекта. Не на день отъезжаешь.

У цесаревича сладко замерло в груди. Разлука с Екатериной Нелидовой нестерпима.

— Для чтения и музицирования народу достаточно.

Императрица удовлетворила сына сверх всяких ожиданий. Первоначально назначенная свита и впрямь скудна — гофмейстер Николай Салтыков, князь Юсупов — знаток изящных искусств и архитектуры, подполковник Христофор Бенкендорф с супругой Тилли, которая великой княгине заменяла весь двор да и солнце на небе. Тилли, слава Богу, не беременна, а то великокняжескую чету за границу и не вытолкнуть.

Христофор Бенкендорф — офицер оборотистый, разумный и хозяйственный, образцовый порученец. Ни водки, ни табака остзеец не потребляет и не вороват. Не лгун, не обманщик, не лизоблюд. Не то немецкий швед, не то шведский немец. Предки родом из Бранденбурга. Король шведский Карл Густав подтвердил дворянство, а у него грамоту получить было нелегко. В конце XVII века породнились с фон Левенштернами. Анна Ригеман фон Левенштерн вышла замуж за Иоганна Бенкендорфа, рижского бургграфа и бургомистра, вице-президента Консистории.

Екатерина окружение сына изучила подробно. На то она и мать. У Бенкендорфа деньги к рукам не липнут, языки знает, не глух и нем, как русские за кордоном, в службе верен. Недаром в обер-квартирмейстерах тот же Румянцев-Задунайский держал и в любимцах числил.

Цесаревич шагнул к императрице поближе и протянул неловко руки:

— Дозволь поцеловать тебя, матушка?

Она поднялась и сделала движение навстречу. Он кинулся к матери на грудь и прижался, как в забытом далеком детстве. Ростом не получился. Лицо худое, крупное, нос кверху вздернутый, как у мопса. Глаза большие, круглые, серые. Жестоко уколол париком красноватую, пораженную склеротическими прожилками щеку императрицы. Она отстранилась и приложилась сухо ко лбу. Подобные минуты — редкость. И каждый более не удерживал затаенное и искалеченное чувство.