Читать книгу "Прямой наводкой по ангелу - Канта Ибрагимов"

— Как это «новые»? — во весь свой басистый голос возмутился Мальчик.

— Так у нас ведь теперь нет родителей, а есть шанс…

— Как это «нет»? — перебил Мальчик, — у меня есть Папа и Мама, и они обещали велнуться, и уже, навелное, ждут.

— Где ждут? Какой ты глупый, — уже в полный голос разошелся и Дима.

— Мы с тобой сироты, понимаешь, круглые сироты, у нас никого нет.

— Есь! Есь! Есь! — заорал Мальчик со слезами на глазах.

— Тихо! Не кричи! — ткнул его Дима.

— Слушай, ты будто маленький… Вот видишь, это наша страна, такая огромная, красная…

— А почему класная? — всхлипывая перебил Мальчик.

— Красная? Не знаю. Ну, так слушай. Мы сейчас вот здесь — это Волгоград. А я жил в Краснодаре, и были у меня красивые и добрые родители. Так они в аварии вместе погибли. Еще в Краснодаре у меня есть бабушка, но она тяжело больна, вот я и попал сюда, в лучший детдом, в нашу колонию. А ты вот отсюда, из Грозного.

— Отсюда?! — впритык подошел Мальчик к карте и даже бережно погладил это место. — Как близко… И зачем нам в ту даль, в иной мир ехать, если мой дом так рядом!

Его влажные глаза расширились, заблестели, и чуть ли не улыбаясь, словно задыхаясь от счастья, он взял за руку Диму.

— Ты знаешь, как у нас класиво! Вот там такой сладкий, сказочный «Детский мил», и все есь, и даже Папа и Мама. И они станут и твоими Папой и Мамой, и ты будешь мой блат, мой лодной блат!

Улыбаясь во всю ширь, он хотел было обнять Диму, но вдруг, опечаленно глядя, отстранился:

— Ты глуп, ты ничего не понимаешь, жизни не знаешь, а веришь в свои сказки… Там война. Там люди друг друга убивают, и твоих родителей убили, а твой «Детский мир», о котором ты вечно говоришь, — сказка!

— Не сказка, это плавда! — насупился Мальчик, и глубоко вдыхая еще что-то, хотел сказать, да Дима вскинул руками, и они услышали шум в коридоре, который до ужаса напомнил Мальчику крысиный.

Скрежаще-противно скрипнула дверь, настежь распахнулась, и в проеме на мгновение застыла Очкастая, будто принюхивалась, вздувая ноздри.

— Что это такое? — завизжала на все здание она, так что стекла задрожали.

Ближним к ней оказался Дима, и он что-то хотел было объяснить, да от неожиданного удара первым полетел под парты и застонал. А Мальчик уже был не единожды бит, и он обеими руками закрыл умело свою несчастную голову, чуть присел, выжидающе сгруппировался, от удара уклонился, только вскользь; да делая вид, что влетело, тоже покатился под спасательные парты.

Дима тихо заныл, из его рассеченного лба щедро сочилась кровь, видимо, поэтому их в угол не поставили.

А Мальчик из-под парты еще посмотрел на карту, в тоске выискивая Грозный и сказку «Детский мир», потом, с болью глядя на окровавленное лицо друга, даже брата, теперь понял, почему их мир разукрашен в красный цвет.

На следующее утро был не завтрак, а пир, и ходила по столовой какая-то высокая, красивая женщина, от которой исходили всякие ароматы.

— А это что такое?! Я спрашиваю, что это такое? — остановилась она около Димы, и еще долго властно кричала, непонятно, то ли на детей, то ли на воспитательниц.

— Хозяйка в гневе, — шептались дети, и когда выяснилось, что Диму в таком виде на просмотр не пускают, Мальчик определил, что это директор — Хозяйка.

После завтрака, под внимательным присмотром всех воспитательниц, дети стали переодеваться в новую, красивую одежду, и только Дима забился в дальний угол и безутешно надрывно выл. Мальчик пытался его успокоить, но Дима отпихивался, еще громче, еще тоскливее рыдал.

А когда всех уже стали строить, с изменившимся, пунцовым лицом Дима побежал к Мальчику, и резко дергая за руку, заикаясь, полушепотом страстно зашептал:

— Хоть ты сумей. Улыбайся, прошу тебя, улыбайся там… Ведь ты не забудешь меня? Когда-нибудь заберешь с собой в тот иной мир.

Строем их провели в актовый зал, где уже сидели девочки, а на первых рядах Хозяйка и несколько незнакомых взрослых людей, которые даже внешне не походили на работниц детдома.

Оказывается, к этому празднику задолго готовились. Дети со сцены читали стихи, пели песни, танцевали. Мальчик — новенький и здесь не задействован, и только в самом конце, когда был общий хоровод, его тоже послали на сцену. А потом выстроили всех в ряд. И непонятные гости все ходили меж них, со всех сторон разглядывали, на непонятном языке быстро тараторили.

А Мальчик, выполняя наказ Димы, все время пытался улыбаться, однако, когда эти люди надолго и окончательно остановились около него, улыбка исчезла, и он с ужасом смотрел на эту худую, длиннолицую даму в очках, и на лысого краснощекого толстяка, которые в «ином» мире станут его родителями. И от этого ему стало так больно, так нехорошо, что он заревел. Но это уже ничего не решало. Выбор был сделан, «повезло» ему одному и еще двум девочкам.

А потом был невиданный доселе обед, на котором все дети, даже Дима, отчужденно исподлобья поглядывали на Мальчика.

После обеда тихий час, но Мальчика увели, и в большом красивом кабинете, где в высоком кресле восседала хозяйка, те же люди из иного мира закружились вокруг Мальчика. Один из этих людей, видимо, был доктором. По крайней мере, все время мило улыбаясь, что-то непонятное говоря, он деликатно раздел Мальчика догола.

— Говорят, что обрезан! — вдруг на русском чуть ли не вскричал какой-то молодой человек, которого Мальчик до этого и не заметил.

— Боже! — взмолилась хозяйка и даже привстала. — Ничего, ничего, они даже рады, — с иным настроением продолжил тот же молодой голос.

В это время доктор заглядывал в рот, в уши, в глаза и даже в попку. Потом водил каким-то холодным прибором по животику и спине.

— Довольны, они очень довольны! — нервно пожимает руки молодой человек.

— Что-то очень привередливыми стали, — холодна хозяйка.

— Кормить, кормить лучше надо, — голос молодой, — а то все серые, будто туберкулезники.

— Чем кормить?! Что государство выделяет, то и даем, а что выделяет, сам знаешь.

— Да-а, не от ласковой жизни весь этот бизнес.

— Какой бизнес! — вскочила хозяйка.

— Раньше по пять, даже по десять брали.

— А этот Мальчик, видать, новенький, еще цвета не потерял.

— Да, новенький.

— Тихо!.. Нам повезло. Говорят, просто «породист». И даже картавит, как в их родословной. Эти американцы — миллионеры, хорошо поторгуемся, что за десятерых отвалят.

В это время между «иными» людьми, их трое, начался очень громкий эмоциональный разговор со смехом, во время которого больше всех говорила длиннолицая, скуластая женщина. Именно она, став на корточки, мило улыбаясь, стала сама, очень неумело и неуклюже одевать Мальчика, будто он сам не умеет, а краснощекий толстяк все ей прислуживал, тоже мило улыбаясь, что то непонятное, глядя в лицо Мальчика, говоря, и в конце оба его в щечки, еще очень сухо, но уже с лаской поцеловали.