Читать книгу "Ванильный запах смерти - Анна Шахова"

– Такая уж репутация у Говорунов, – произнес он загадочную фразу и для убедительности цокнул языком и закатил глаза.

Люша решила придерживаться образа любопытной экзальтированной дамочки. Одинокой и романтичной музыкантши. Отсутствие семьи позволяло не концентрироваться на подробностях личной жизни, а обратить естественную любознательность тетки на перипетии в судьбе ее «родственников». Соответственно образу была подобрана одежда – летящие, струящиеся силуэты. На даче нашлась подаренная Светкой невообразимого цыплячьего цвета туника, а за платками и парочкой платьев пришлось заезжать в московскую квартиру. Из недр столичного шкафа также были извлечены золотые босоножки, купленные на распродаже в порыве творческого экспериментаторства. Как оказалось, и такие порывы могут принести полезные плоды.

Освеженная душем, ярко накрашенная сыщица в желтушной хламиде, повязав голову алым платком, подняла перед зеркалом руки, унизанные браслетами, слегка приоткрыла губки и пошире распахнула глаза. Да, удостоверилась Люша, кричащий образ творческой exalte получился убедительным. Последний штрих, сверкающие босоножки, должны сразить публику наповал. Что и произошло.

Появление нового персонажа явно оживило унылую обстановку ужина. Пролетарская бурно интересовалась столичными новостями – будто здешняя «заимка» была лишена благ цивилизации в виде телевизора и газет. Лика отдала дань восхищения «чудненьким туфелькам», и даже Бултыхов, нашедший в себе силы выйти к ужину, по-джентльменски подливал воду и вино в бокалы новенькой. Впрочем, Шатова недолго удерживала внимание публики: конкурировать с восхитительной телятиной вряд ли бы кому-то удалось. Трапезничали снова по-семейному. Даша, подхватив Васин обеденный почин, вновь пригласила повара и горничную к столу: ведь Люша за ужином намеревалась присмотреться ко всем, находящимся на территории отеля.

Самохин. Основательный, добродушный, по-видимому, щедрый и не без чувства юмора. Впрочем, ласковый прищур глаз, улыбка в усы казались по временам какими-то приклеенными. В то же время Люша почувствовала в Феликсе Николаевиче неподдельный мужской интерес к своей персоне. Вот Лева Гулькин, сидящий справа от Самохина, и не посмотрел в сторону сыщицы. Ну, разве только когда она появилась этакой шамаханской царицей. Глянул, потаращился и потерял интерес. Вася, который сидел с Люшей на одной стороне стола и, слава богу, не мог выражать глазами свои чувства к непрошеной гостье, вообще источал агрессивные флюиды и пытался игнорировать ее. А Феликс Николаевич исподтишка ощупывал взглядом новенькую, встречаясь с ней глазами, опускал свои, тушуясь. «В принципе это неплохо, – подумала Юлия. – Что-нибудь толковое можно будет вытянуть у разнеженного дядьки».

Гулькин. Конечно же, влюблен в Лику. Все льнет к ней, что-то шепчет. Чуть не кусочками мяса с вилочки кормит. Это не очень хорошо. Ослеплен своим чувством, вряд ли внимательно следит за происходящим. Впрочем, он производит впечатление человека добродушного и бесхитростного. Не обманчива ли эта нарочитая простоватость?

Травина. Под стать Леве: открытая, несколько комичная. Но совсем неглупая. Совсем. Тут можно говорить о простоте, которая не только не хуже воровства, а еще и насторожить должна. Не разыгрывает ли толстуха какую-то роль? «Я же вырядилась умышленно пугалом. Может, и эти блестящие оборочки вокруг мясистой шеи – продуманный образ? Нет, это уже хитромудрость какая-то. У Лики нет вкуса – и ничего больше. Что же теперь, всех теток, на которых одежда смотрится «как седло на корове», подозревать в злом умысле? К тому же она проявила в первом разговоре прямоту и жесткость. Но что стоит за фразой о пропавшей вещи? Тут беседу выстроить нужно особым образом. И сделать это как можно скорее».

Пролетарская. Адель Вениаминовна сидела напротив Люши и, оттопырив наманикюренные мизинчики, мелко членила в тарелке телятину. «Вот типичный образчик дамы, приятной во всех отношениях. Понятие приличия для таких – альфа и омега, король и бог». Божий одуванчик напомнила Шатовой ее соседку по подъезду – ухоженную старушку, не умевшую повышать голоса, но как-то невзначай оттяпавшую квартиру у сестры, которую поместили «с должным уходом» в психоневрологический интернат. «Бабка может быть очень полезна. Такие все примечают и всему дают оценку».

– Спасибо, Адель Вениаминовна, я уже отдала дань бесподобной баклажанной закуске, – расплылась в улыбке Люша на протянутую Пролетарской салатницу.

– Аджап-сандал! Так это блюдо называется, Юленька, – пропела вдова.

– Еще одно бесподобное творение Феликса Николаевича, – кокетливо стрельнула глазками в повара Шатова.

– Ну-у, тут не обошлось без другого мастера на все руки. Лев Зиновьевич подсказал забавный штришок. Не скромничай, Лева, не тушуйся, – подбодрил Самохин зардевшегося Гулькина.

– А я и не… Я вообще предлагаю тост! – Лев вдруг решительно поднял руку с бокалом красного вина. – Траур трауром, но жизнь, господа… э-э, несмотря ни на что… Она…

– Она продолжается, Лева! – подсказал Говорун.

– Ну да. Это понятно. Но вот Феликс Николаевич сказал – мастер. – Гулькин отстранился от заботливой руки Лики, которая будто хотела чем-то помочь оратору. – Вот за мастеров, за людей дела. Мне, быть может, трудно так вот сразу выразить мысль, но я глубоко убежден, что человек ценен своей нужностью, умением что-то делать по-настоящему. Хорошее, полезное.

– Браво, Лева! За людей дела. Виват! – чокнулся с Гулькиным, приподнявшись, Василий.

– Да-да, хватит уныния. Работать, господа, работать надо, – с воодушевлением замяукала Пролетарская, чокаясь со стаканом минералки Бултыхова.

– Правильно, Левочка, ты молодец. Делай что должно, – вступила Травина.

– И будь что будет, – вздохнул справа от Люшиной щеки Степан Никитич.

Он сидел рядом с Шатовой в торце стола. Бледный, с отстраненным лицом, потухшими, обращенными в себя глазами. Клевал салат и пил минералку.

Вновь за столом установилась тишина. Но напряжение явно спало. Все с воодушевлением продолжили трапезу. А сыщица, решившись на мягкий бри с «Пино Нуар», погрузилась не только во вкусовые оттенки деликатеса, но и в свои наблюдения.

Бултыхов. Никаких мотивов. Пытался сбежать от гнета одиночества и болезни в «Под иву». Впрочем… А месть? Перед смертью, когда нечего терять, отомстить обидчику! Что известно о связи Федотова и Бултыхова? На людях не общались. А в действительности? И доступ к наркотикам у врача может быть. Хотя… к лекарствам – да. А к героину? «Наметить беседу на завтра», – решила Люша.

Дарья и Василий. Подозревать заказчицу – идиотизм. К тому же она казалась Люше необыкновенно симпатичным человеком. А вот Говорун… Контакт с ним пока совершенно невозможен. И эта демонстративная нервозность – суть характера или знание о преступлении? Приходится и его держать под подозрением. Не отвергая, впрочем, версию о Василии как о главной жертве злого умысла неких сил, стремящихся отобрать отель у супружеской четы.

Ида Щипкова. Забитая, бессловесная, темная. На первый взгляд. Но за этой тихостью может стоять железный характер. А уж если такие люди попадают под чье-то влияние! К примеру, человека, которого они любят? Ида может быть беззаветно предана дяде. А может быть влюблена… да хоть в Василия! Или в покойного Федотова?!!