Читать книгу "Жизнь забугорная - Татьяна Окоменюк"

тысяча восемьсот марок в месяц. Сняла небольшую квартирку за шестьсот. Чистыми на жизнь остается тысяча двести – сумасшедшие деньги. Могла ли я раньше мечтать, что смогу летом в Испании кости греть, а Новый год в Париже встречать!»

– А это докладывает племяш Ванька: «Дали нам в Баварии от социала квартиру двухэтажную, мебель классную, посуду, полотенца, шторы, пододеяльники, даже посудомоечную машину. Одели всех с ног до головы. Тысячу двести марок получаю за то, что учусь на языковых курсах. Для полного счастья только автомобиля и не хватает. Земляки сказывают, что некоторым нашим удавалось права водительские на шару получить: показывали немцам свой «Комсомольский билет», утверждая, что это – советские права. Те, идиоты, взамен выдавали настоящие. Вдруг и мне повезёт».

– Вот так, детки, живут белые люди, – резюмировала тёща. Имеются ли у кого-нибудь из вас возражения против нашего отъезда?

Возражений ни у кого не было. На дворе стоял девяносто второй год, доставший всех до самых печёнок. Стали собирать документы в надежде девяносто третий встретить уже в Германии, а то и в вожделенном Париже.

Надеялись мы напрасно. Разрешение-то через год пришло, но семейные обстоятельства несколько изменились. Пару месяцев назад Светка Иванцова, вопреки воле родителей, тайно вышла замуж и теперь категорически отказывалась ехать в Германию без мужа, прыщавого наркомана с тупым взглядом и уголовными замашками.

Поскольку старики не хотели ехать на чужбину без детей, а дети без внуков, пришлось переделывать заявление на отъезд, внеся в него новоявленного родственника Колю Херхрюкова, и опять год ждать ответа.

Когда в девяносто четвёртом долгожданный ответ пришёл, Светка уже была мамой, и старое заявление на отъезд потеряло свою актуальность. Нужно было писать новое, с учётом появления на свет Игорька. Написали, отправили.

Вы будете смеяться, но через десять месяцев Германия была осчастливлена ещё одним потенциальным гражданином Вадиком Херхрюковым. Таким образом, наш отъезд на землю, где текут молочные реки, омывающие кисельные берега, стал почти призрачным.

Из-за придурковатой Светки рушились планы всей ветви. Элка бесилась: «Да если б наша Ирка такое вытворила, я б ей самолично головёшку оторвала! Не пойму, как это Зинка с Петькой не могут в собственной семье порядок навести! Сказать своей засранке: «Любовь у вас? Оставайтесь, любитесь, плодитесь. Но остальные тут причем? Надумаете остановить процесс размножения и жить в нормальной стране – подадите документы на воссоединение семьи и дадите нам знать». Нет, устроили родне мыльную оперу! Так мы в Германию никогда не попадем. Через год они третьего запуляют или еще что отчубучат».

Она оказалась права: отчубучили. К моменту прихода из Германии очередного разрешения на выезд Светка начала бракоразводный процесс со своим наркоманом, вынесшим из дома почти всё, что имело хоть какую-то ценность. Разводная бодяга длилась бесконечно: Коля развода не давал, уверяя судей, что они с супругой вот-вот помирятся, ведь пацанам нужен отец.

У Петьки возникла идея хорошенько избить зятя-наглеца, но остальное семейство признало её неконструктивной, так как, кроме свидетельства о разводе, Светке требовалось разрешение Херхрюкова на вывоз детей за границу, а он мог заартачиться.

Наступил девяносто шестой год. Мы с братом открыли свою фирму по продаже запчастей для автомобилей. Я сменил свою «шестёрку» на «девятку». И стал мне нужен тот отъезд, как рыбе зонтик. К тому же, любовь у меня появилась – медсестра Надя из нашей поликлиники. Чудо, а не женщина. Жаль, что разводиться со своим алкашом она отказалась, а то б я к ней сразу ушёл. Мы с Элкой к тому времени уж год, как не спали вместе: то у неё голова болит, то зубы ноют, то устала она зверски, то докучают критические дни, плавно перетекающие в месяцы… Я не скандалил: вольному – воля. Свято место, как известно, пусто не бывает.

А ветвь Вернеров по-прежнему жила надеждой встретить теперь уже девяносто седьмой год на родине предков. Но, видно, не судьба.

Неожиданно заболевает тесть, ложится на обследование и выясняется, что у него – цирроз печени. «Отъезжанты» паникуют, понимая, что смерть «паровоза» надолго затормозит движение «вагонов» к заветной мечте. На семейном совете принимается решение о переносе ответственной миссии с тестя на тёщу. По доброй традиции, в Германию отправляются новые документы.

Что думали о нашей семейке немецкие чиновники, получив очередную поправку, даже представить трудно. Возможно, крутили у виска пальцем. Возможно, смеялись. А, может, и радовались тому, что столь «ценное» для их страны приобретение, всё ещё тешит своим присутствием бескрайнюю «Сибирию».

За день до получения нами очередного разрешения на въезд в Германию скоропостижно умирает… тёща. Причиной её смерти стал оторвавшийся тромб.

После похорон начали чесать репу, что делать дальше. Я был единственным, кто голосовал за отказ от идеи переезда. Нет, правда, всем же уже понятно: судьба не благоволит – ставит подножки, козни строит, корчит рожи. Делает всё, чтобы мы остались на родине. Так зачем портить нервы, тратить деньги и время на то, что заведомо обречено на провал.

Отъезжанты меня заплевали, затюкали, забросали тапками, объявили пессимистом и паникёром. А миссию «паровоза» торжественно возвратили деду Эдгару. Тот уже был настолько плох, что ему было безразлично, где умирать. Ему-то, может, и безразлично, а Судьбе-злодейке нет. Ей было нужно, чтобы умер наш «паровоз» в Новокузнецке, за месяц до получения очередного разрешения на въезд в Германию.

После похорон отца Зинка с Элкой на какое-то время впали в прострацию. Но, будучи сильно упрямыми, вскоре оправились, бросившись оформлять документы каждая на своё семейство. Но чтобы получить звание «паровоза» семейных вагонов, нужно было сдать языковой тест.

Обе уселись за учебники и самоучители. Элка для надёжности ещё и репетитора наняла. Задница у неё оказалась железной: по четыре часа в день зубрила она глагольные формы, писала слова на карточках, развешивала по дому наклейки с названиями всех предметов на немецком, пыталась читать взятые в библиотеке детские книжки. Я её тогда даже зауважал – сам на такое просто не способен.

Наконец сёстры отправились в региональное консульство на экзамен. Вернулись удручённые. Элка моя сдала на «хорошо», получив заветный четвёртый параграф. Зинка же не сдала вообще, и въезд в Германию ей был заказан.

От обиды на судьбу она рыдала так, как не рыдала на похоронах родителей, меча гром и молнии на Германию, Россию, свою непутёвую Светку и даже на меня.

– Смотри, Женька, ты – русак, для Германии – вообще никто, – убивалась женщина. – Ты даже ехать туда не хочешь. А я, немка по рождению, должна в этом дерьме оставаться! Скажи, где справедливость?

Мы пытались её утешить, обещали, что в Германии наймём адвоката и вызволим её семейство из объятий родной земли, но Зинка впала в депрессию и