Читать книгу "Грехи святого - Белла Джей"

Мы были ветром и дождем, стихией бури, которая сходилась и крушила все на своем пути.

Она была моим раем, а я — ее адом. Я был дьяволом, который подрезал ей крылья, чтобы она не смогла сбежать. Теперь, похоже, она больше не хотела этого. И я, как отчаянный дурак, использовал тот самый секрет, который решил скрыть от нее, как оружие, чтобы она убежала от меня. Забрала нашего ребенка и убежала от меня как можно дальше. Я был слишком токсичен. Моя тьма слишком сильна. В итоге я только навредил бы им обоим. Это был мой единственный самоотверженный поступок, чтобы защитить их от меня. От моего отца. И от прошлого, которое всегда будет держать меня в заложниках. Но вместо этого я лишь причинил ей боль. Я видел это в ее глазах, видел, как мой рассказ и очевидный обман разбили ее сердце на две части. Мой секрет испортил эту прекрасную вещь, которая возникла из всего того уродства, что окружало нас. Он испортил чудо создания новой жизни. И все же… Мила не убежала.

Джеймс часами ждал ее в фойе на случай, если она передумает и захочет уйти. Но она так и не вышла из своей комнаты. Я сидел в спальне напротив ее комнаты и ждал, когда она откроет дверь. Ждал, когда в последний раз услышу ее шаги, прежде чем она окончательно освободится от оков, в которые я ее заковал. Но шагов так и не последовало, и, ей-богу, я никогда не чувствовал такого облегчения за всю свою чертову жизнь.

— Вот файлы, которые ты просил.

Я поднял глаза, когда Джеймс положил коричневые конверты на обеденный стол передо мной.

— Здесь все фотографии и полицейские отчеты.

— А контракт?

— Твой адвокат должен составить его и подготовить в течение часа.

Я кивнул.

— Спасибо. — Джеймс завис, и я нахмурился. — В чем дело?

— Я нашел ее.

Я выпрямился на своем месте.

— Ты имеешь в виду того, о ком я думаю?

Он кивнул.

— Катарина Торрес, мы нашли ее.

Я уставился на стол перед собой.

— Где?

— В Испании.

Я поднял на него глаза.

— Испания?

— Рафаэль поместил ее в клинику, утверждая, что у женщины слабоумие.

— Правда?

Он пожал плечами.

— Зная, каким куском дерьма был Рафаэль, я думаю, что нет.

— Но почему? Зачем ее признавать недееспособной?

Джеймс засунул руки в карманы брюк.

— Мне передали информацию, что Катарина не одобрила его продажу акций твоему отцу.

— Мудрая женщина, — заметил я. — Значит, Рафаэль засунул дорогую мамочку в клинику, где она не могла доставить ему никаких проблем.

Я положил руки на стол, сплетя пальцы. Меня не удивляло, что Рафаэль шел на такие крайние меры, чтобы получить желаемое. Этот человек был извращенным ублюдком, готовым на все, чтобы купить себе путь в подполье и заняться торговлей людьми, потягивая наркотики. Таких ублюдков, как он, нужно было отсеивать от мира, и, к счастью, я был на другом конце пистолета, который послал пулю в его череп, отправив его прямиком в адские ямы.

Я откинулся на спинку кресла и постучал пальцем по столу.

— Иди и забери ее.

— Мы привезем ее сюда?

Я оглянулся через плечо в направлении комнаты Милы.

— Да. Привези Катарину сюда.

— Я сейчас же распоряжусь. — Тяжелые шаги Джеймса раздались в другом направлении.

— Джеймс?

— Да, сэр?

Я бросил на него решительный взгляд.

— У Рафаэля должен быть кто-то внутри клиники, кто находится на его содержании. Сделай так, чтобы этот человек был мертв к следующей неделе.

— Безусловно.

Кивнув, я отстранил его и проследил за тем, как он направился в фойе. Преданность никогда не оценишь по достоинству, а Джеймс был одним из самых преданных ублюдков, которых я когда-либо знал. Я был уверен, что, если бы мне пришлось отправиться в ад, Джеймс последовал бы за мной и стал бы моим личным привратником.

Услышав, как закрылись двери лифта, я расслабился в кресле, попивая крепкий кофе и надеясь, что он очистит мою голову от тумана, навеянного бурбоном, который застилал мой разум. Но даже сквозь токсичную дымку похмелья я все равно видел ее лицо. Как ее глаза мгновенно утратили свой блеск, как только она осознала масштаб моего секрета. Моя невысказанная правда пронзила ее, как кинжал, покрытый ложью, и ее яд заражал ее с каждой секундой. Я практически слышал, как ее мысли погружаются в мерзкие глубины моего обмана и подвергают сомнению каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждое объятие. Один этот секрет был способен разрушить тысячу мгновений, и, увидев боль в ее глазах, я не был уверен, что она когда-нибудь простит меня. Чем дольше я стоял и наблюдал за ее болью, тем больше ненавидел себя. Я ненавидел себя за то, что перевернул ее мир с ног на голову.

Я ненавидел себя за то, что втянул ее в свой мир. Я ненавидел себя за то, что манипулировал ею, использовал ее, причинял ей боль. Я ненавидел себя за то, что влюбился в нее. Но больше всего… я ненавидел себя за то, что позволил ей влюбиться в меня. Я не должен был допускать мысли о том, что мы можем стать мужем и женой в истинном виде. Я не должен был давать ей надежду. Ее боль — дело моих рук, еще одна вещь, которая будет преследовать меня до последнего вздоха. Возможно, она все еще находится здесь, под моей крышей, отказываясь от моего предложения освободиться. Но это не значит, что я ее не потерял. Это означало лишь то, что она уйдет на своих условиях, а не на моих.

Возможно, это будет последнее "ура" ее эпического неповиновения всем моим требованиям. Что-то вроде: пошел ты, Святой. Если ты скажешь мне уйти, я приклею свою задницу к твоей входной двери. Потребуешь, чтобы я осталась, и я буду бежать при каждом удобном случае.

От этой чертовой женщины у меня кружилась голова, когда я пытался уследить за происходящим между нами. Мы постоянно толкались, но, черт возьми, когда мы сталкивались, это было столкновение, которое поглощало нас до тех пор, пока мы не могли перевести дух.

Пол скрипнул, и я посмотрел в сторону. Мила стояла у винтовой лестницы, ведущей на крышу. Она выглядела чертовски красивой в мини-платье с заниженной талией, безупречная кожа ее плеч подчеркивалась простыми бретельками. Но в цвете ее платья чувствовался сильный вызов, который безмолвно насмехался надо мной.

Зеленый.

Полная противоположность красному в цветовом спектре. Пусть и более мягкий оттенок зеленого, но смысл его был ясен