Читать книгу "Скованный - Теодор Картер"

берет пульт и, совершая большие глотки, тыкает на кнопки. Он говорит вслух.

— Отстойное пиво, — он рыгнул. — Вчерашнее было лучше.

На полках, в комоде и шкафу громоздятся книги, одна из них служит подставкой пиву, другая — подпирает ножку маленького стола. Его белая майка заляпана пятнами жира, большими и маленькими, красными и желтыми. Домашние штаны обвисли на коленках. Итон щелкает и говорит:

— Ааа, опять эта передача про космические полеты. Три ступени… Четыре космические скорости… Миллионы световых лет и бла-бла-бла…

Прямо на полу валяются пустые банки из-под пива, туалетная бумага и несколько макарон. На грязной стене висит лишь одна фотография. Фотография с какой-то девушкой. Миловидной блондинкой с розовыми губами и ужасно прекрасной улыбкой. Рядом с ней — мальчик. Лет пяти. Стрижка под горшок и такая же, по-детски наивная, улыбка. Их зубы — реклама стоматологии.

Итон переключает канал и вторит экранному голосу:

— Атлантида! Мифический остров-государство, описанный Платоном. Правда или вымысел? Действительно ли целый материк, почва которого плодородна, а животные упитанны, затонул в водах океана?

Итон Спаркс. Благочестие в стиле киберпанк. Его нестриженные ногти продавливают банку. Зашарканные тапки висят на пальцах ног. Кое-где в его квартире разбросаны детские игрушки, уже поломанные и выцветшие, но, по-видимому, представляющие важность. На подоконнике — засохший цветок и несколько дохлых мух. Цветок не поливали лет десять, не меньше. Примерно столько же трупам мух.

Итон щелкает.

— Итак, вопрос, — говорит экранный голос. — Вы видите перед собой флаг Бразилии, на котором изображено звездное небо. Почему именно звездное небо выбрали бразильцы, как символ своего государства?

Гудок. Парнишка, сидевший за круглым столом, встает и отвечает:

— Каждая звезда… Звезда… Она символизирует штат… Да, это штаты!

Экранный голос говорит:

— Неверно!

Итон приподнимается, прищуривает глаза и напрягает брови. Спустя мгновенье он снова расслаблен и попивает пивко. Итон говорит:

— Идиот! Это расположение звезд в день, когда страна превратилась из империи в республику. Или в ночь.

Экранный голос поддакивает ему.

Голос говорит:

— Итон, как дела?

Итон делает отрыжку и отвечает:

— Нормально.

— Как дела с женой? По-прежнему хреново?

— Ну а как еще?

— Слабак.

— И не говори.

Итон снова подходит к холодильнику и открывает еще одну банку пива. «Пшик». Он присасывается к ней и снова плюхается в диван. На журнальном столике разбросаны порно-журналы. Одни из них открыты и чем-то замазаны. На других подогнуты уголки некоторых страниц. Итон засовывает руку в штаны и чешет яйца, вытаскивает, подносит к носу и глубоко вдыхает.

— Отстой. Даже это пиво пахнет лучше. Не повезет какой-нибудь шлюшке, если я ее закажу. Ха! Будет задыхаться моими яйцами!

В квартире пахнет плесенью, куревом, консервами и дешевым пивом. Итон пропах этим ароматом насквозь. На одной из полок, взабравшись на кипы книг, торжественно радуются победе над знаниями дезодоранты. Если бы не алюминиевая банка, способная добавить свежести, Итон давно бы сгнил.

— Не пиво, а дерьмо. Твою мать, я же закупил целый ящик…

Итон щелкает. Экранный голос говорит:

— Ты выглядишь жалко. Не пробовал привести себя в порядок?

— А на кой черт мне это надо?

— Таким темпом тебе ни одна женщина тебе не даст.

— Член я мою. Точнее мне его моют. Ртами. Ха-ха!

Итон запрокидывает голову и всасывает пиво, дергая кадыком. Когда пиво было на исходе, он краем глаза заметил фотографию с блондинкой и ребенком. Он сжимает банку в руке и выкидывает ее на пол. Хватает пульт и вырубает металлический скрежет телека. Стало темно. Лишь слабые просветы лунного свет едва просвечивают городские тучи и попадают в его квартиру. Он лег на тот же диван, закрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Стало не по себе? — говорит голос.

— Я тебя уже вырубил, так что отвали, — отвечает Итон.

— Ладно ладно, ушел…

Едва уловимые пошмыгивания проскальзывали мимо губ. Они растворялись в нигде, как в нигде и зарождались. Блестящая, практически невидимая слеза скатилась по его щеке и вильнула в ушную раковину. Казалось, она была не соленой, а даже сладкой. Итон снова вдыхает. На этот раз носом. Его дыхание напоминает шипение змеи.

Погружаясь в совсем неизвестный мир, Итон представлял свою жизнь в ином свете. Он придумывал мир, в котором нет экранного голоса, дешевого пива и, может быть, даже его самого. Где в квартире не воняет, а веет. Мозг его не осуждает, а благословит.

Грозные тучи нависли над его головой. Под ним — пропасть. Он медленно плывет вниз, кружась в полете, словно осенний лист, и ловит застывшими руками снежинки. Почему-то теплые. Они растворяются, но талые капли взлетают, а не падают. Жарко. Ужасно жарко. Нелепый звон эхом отдается в ушах. Небесные метрономы тихо постукивают, и каждое их «тик-так» толкает его все ниже, ниже и ниже. Пока он не оказывается на дне пропасти. Но в этой пропасти не было ни черта. Лишь еще одна пропасть и еще одна туча. Она левитирует над обрывом, перемешивая черные комья ваты, как четки в руках преступника, пульсирует ими и бьется.

Итон ложится на нее и снова медленно спускается вниз. Метрономы летят за ним. Они кружатся вокруг его головы и гипнотизируют своим постукиванием. Черный снег, такой же теплый, падает на него. Он снова оказался внизу и снова увидел пропасть. Он снова лег и снова спустился вниз.

Так продолжалось тысячи, десятки тысяч и даже миллионы раз, пока мелодия дверного звонка не заставила его открыть глаза и оказаться дома, на своем потертом диване среди кучи хлама и единственной протертой от пыли вещью — фотографии с блондинкой и мальчиком лет пяти.

2

Белоснежная икона с идеальными зубами висит на стене. Итон дома. Он знает это. Но в его легких медленно растворяется привкус железа. Хоть он и дома, чувствует он себя не в своей тарелке. Нет, она чужая, с засохшими разводами грязи, которые кто-то пытался вылизать.

Звонок повторяется и на этот раз Итон понимает, что ему не послышалось. Босой ногой он нащупывает тапки и надевает их. Шаркающим шагом, обезумев от пустыни, зародившейся в его рту, он ковыляет до входной двери и открывает ее. У порога стоит Томас. Томас Клаус. Выжатый, как апельсин, сваренный, как куриная грудка.

— Можно войти? — говорит он не своим голосом.

Итон молчит, ковыряя в ухе, отходит в сторону и уступает ему дорогу.

— Что-то случилось? Почему ты решил заявиться? — спрашивает Итон.

— Разве что-то должно случиться, чтобы я захотел увидеть старого друга? — Томас улыбается чужой улыбкой. Глаза выдают его.

— По тебе видно, — отвечает Итон.

Улыбка расплывается по его лицу и превращается в идеально