Читать книгу "Похитители снов - Мэгги Стивотер"

Он понял, что Блу смотрит на него, сведя брови и поджав губы.

– Не надо так на меня глядеть, – предупредил Адам.

– Как? Мне нельзя о тебе беспокоиться?

Он жарко прошипел:

– Я не нуждаюсь в твоей жалости.

Если Ганси не позволялось его жалеть, то совершенно точно не позволялось и Блу. Она, в конце концов, находилась на той же стороне, что и Адам. Разве она не шла на работу – разве он только что не пришел с работы?

Блу сказала:

– Тогда не будь таким жалким.

Гнев мгновенно овладел им. У всех Пэрришей это был своего рода двоичный код. Они не умели сердиться слегка. Либо ничего, либо всеобъемлющая ярость.

– Что во мне такого жалкого, Блу? Объясни!

Адам вскочил.

– То, что я вынужден зарабатывать на жизнь? Поэтому я жалкий, а Ганси нет?

Он потряс письмом.

– Потому что всё это не достается мне просто так?

Блу не дрогнула, но глаза у нее засверкали.

– Нет.

Адам ужасным голосом произнес:

– Мне не нужна твоя гребаная жалость.

Не веря своим ушам, она переспросила:

– Что ты сказал?

Блу смотрела на коробку, которая служила тумбочкой. Она каким-то образом отодвинулась на несколько шагов от кровати. На стенке виднелась большая вмятина, а содержимое хаотически рассыпалось по полу. Только теперь Адам вспомнил, что пнул коробку – но он понятия не имел, как это решение пришло ему в голову.

Гнев не улегся.

Блу долго смотрела на него, а потом встала.

– Поосторожней, Адам Пэрриш. Однажды ты, возможно, получишь то, о чем просишь. В Генриетте, наверное, есть девушки, которые позволяют так с собой разговаривать, но я не из тех. Я поеду в «Нино» и посижу на лестнице, пока у меня не начнется смена. Если ты… вспомнишь, что значит быть человеком, позвони мне. Если нет – до свиданья.

Она слегка пригнулась, чтобы не стукнуться головой, и закрыла дверь. Было бы проще, если бы девушка накричала на него или заплакала. Но ее слова раз за разом били по кремню в душе Адама, высекая искру. Блу была не лучше Ганси. «Куда она денется?» Когда он закончит школу и уедет отсюда, Блу останется в Генриетте и будет чувствовать себя полной дурой…

Ему захотелось открыть дверь и напомнить ей об этом.

Но Адам заставил себя остаться на месте.

Спустя несколько минут он успокоился достаточно, чтобы понять, что этот гнев – нечто отдельное от него. Неожиданный отцовский подарок. Адам успокоился достаточно, чтобы понять, что, если он подождет еще немного, тщательно анализируя свои ощущения, гнев потеряет силу. То же самое бывает с физической болью. Чем больше стараешься понять, отчего тебе больно, тем меньше внимания обращаешь на саму боль.

Поэтому Адам отделил от себя гнев.

«Отец чувствовал себя именно так, когда я проходил мимо, а он схватил меня за рукав? Поэтому он разбил мне лицо о холодильник? Он чувствовал себя именно так, когда оказывался рядом с дверью в мою комнату? С этим он сталкивался каждый раз, когда вспоминал о моем существовании?»

Адам успокоился достаточно, чтобы понять, что злится он не на Блу. Просто ей не повезло – она оказалась на линии огня, когда он сорвался.

Он никогда не спасался бегством. Слишком много крови чудовища в нем текло. Адам покинул логово, но воспитание выдавало его. И он понимал, почему вызывает жалость. Не потому, что ему приходилось платить за обучение или работать, чтобы прокормиться, а потому, что он пытался изобразить нечто совершенно недостижимое для себя. Именно притворство было достойно жалости. Адам не нуждался в аттестате. Ему был нужен Глендауэр.

Иногда он убаюкивал себя, воображая, какой подарок попросит у Глендауэра. Главное – правильно подобрать слова. Адам перекатывал фразы по рту, отчаянно ища идеальную формулировку. Обычно варианты в беспорядке метались и путались в голове, но сегодня он думал только об одном: «Исправь мою жизнь».

И вдруг Адама посетило очередное видение.

Он подумал: «Что это значит?». Картинку нельзя было толком ухватить. И до сих пор это случалось с ним лишь единожды. Но само чувство никуда не делось – то ли образ, который он мельком увидел, то ли некое движение на периферии. Как мгновенный снимок, запечатлевшийся в мозгу.

У Адама возникло странное, неприятное подозрение, что он не может доверять собственным органам чувств. Как будто он пробовал образ на вкус, или нюхал ощущение, или прикасался к звуку. Примерно то же самое было в душе, когда Адаму показалось, что в зеркале он увидел слегка неверное отражение самого себя.

Предыдущие тревоги исчезли, сменившись мгновенным страхом за свою потрепанную оболочку. Его столько раз били. Он и так уже оглох на левое ухо. Возможно, в одну из тех страшных, полных напряжения ночей было утрачено что-то еще.

А потом Адам кое-что заметил.

И обернулся.

9

Когда Адам позвонил, Ронан, Ной и Ганси болтались в местном «Доллар-сити». Теоретически они заехали за батарейками. А практически – они пришли, потому что Блу и Адам работали, а бесформенный гнев Ронана всегда усиливался по вечерам. «Доллар-сити» был одним из немногих магазинов в Генриетте, куда пускали с домашними животными.

Ганси ответил на звонок, пока Ронан рассматривал упаковку ластиков в форме крокодила. У резиновых животных было шесть разных выражений ужаса на выбор. Ной пытался перекосить рот так, чтобы он выглядел как у Бензопилы, которая сидела у Ронана на сгибе локтя и подозрительно смотрела на него. В другом конце магазина продавщица с равным недоверием глядела на нее. Хотя в «Доллар-сити» пускали с домашними животными, сотрудники сомневались, что в их число входят падальщики.

Ронан явно наслаждался недовольным видом продавца.

– Алло? А, привет, – сказал Ганси, трогая записную книжку с пистолетом на обложке.

Когда он произнес «а, привет», его голос явственно изменился. Это значило, что звонил Адам, и гнев в душе Ронана отчего-то вспыхнул вновь. Вечером ВСЁ казалось хуже.

– Я думал, ты еще на работе. Что? А, мы на игровой площадке буржуазии.

Ронан показал Ганси пластмассовые стенные часы, хитроумно сделанные в форме индюка. Бородка под клювом отсчитывала секунды.

– Mon dieu! – произнес Ганси и сказал в трубку: – Если ты не уверен, то, наверное, нет. Женщину очень трудно с чем-либо перепутать.

Ронан сам не знал, отчего он злится. Хотя Ганси не сделал ничего, способного вызвать у него гнев, он явственно подлил масла в огонь. И сейчас, зажав мобильник между ухом и плечом, он рассматривал пластмассовые тарелки, на которых были нарисованы улыбающиеся помидоры. Из-под расстегнутого ворота виднелись ключицы. Никто не стал бы отрицать, что Ганси был просто воплощением юности, блистательным результатом удачного и расчетливого брака. Впрочем, обычно он так лоснился, что Ронан легко с этим мирился: Ганси явно относился к другому виду, нежели бесцеремонное семейство Линч. Но сейчас волосы у Ганси растрепались, а шорты с обилием карманов были сплошь испачканы машинным маслом от возни с «Камаро». Без носков и с голыми ногами он выглядел настоящим, обыкновенным, вполне досягаемым человеком, и от этого Ронану почему-то хотелось пробить кулаком стенку.