Читать книгу "Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации - Ольга Андреева-Карлайл"

Летние гости

Правительство Франции в смятении бежало в Бордо. Париж объявили открытым городом[28], и немцы взяли его 14 июня. Так Гитлер исполнил свое давнее желание – солнечным июньским утром он въехал в Город Света[29], отныне ставший его собственностью. В Сен-Дени, однако, было безмятежно. Белые домики по-прежнему сверкали на солнце, а океан был все таким же синим. Я помню жару и пикники на Диком берегу. В то время Чернушкам было гораздо легче отвлечься, если мы уходили из деревни. Казалось, что огромный пустой пляж всем своим видом говорил: что бы ни происходило в остальном мире, это просто дурной сон.

Единственным, что заставило нас поверить в реальность этой войны, были беженцы, прибывшие в Сен-Дени на двух автобусах поздним утром. Один за другим они нерешительно выходили из автобусов на засыпанную гравием площадь, на яркий солнечный свет. Это были шесть или семь семей из Эльзаса: бабушки с дедушками, родители, много маленьких детей. Темноволосые, в тяжелой зимней одежде, они выглядели очень усталыми. Учитель месье Гийонне пригласил их в пустовавшую школу, в которой с мая не было занятий. Там беженцев накормили наспех собранным обедом.

После обеда мэр Сен-Дени созвал срочное заседание деревенского совета. Было решено распределить беженцев в те дома, которые обычно сдавали отдыхающим. Через несколько дней в Сен-Дени все забыли, что эльзасцы были беженцами – в их глазах больше не было ни усталости, ни страха, и они походили на обычных курортников, которые каждое утро ходят в булочную за свежим хлебом, а после обеда ведут детей на пляж.

Еще одним важным для Олерона событием в те дни стала речь генерала де Голля, которую он произнес 18 июня в Лондоне. Мадемуазель Шарль узнала, что этот безвестный генерал, совсем недавно получивший это звание, добрался до Лондона и собирается обратиться к французскому народу. Может быть, он скажет что-то, что поможет нам заглянуть в будущее? Мадемуазель Шарль позвала Чернушек послушать его по радио, и бабушка взяла меня с собой.

Гостиную нашей хозяйки с тяжелыми шторами из жатого сатина и темный коридор, который вел в нее, я помню гораздо лучше, чем слова человека, который в 1940 году в порыве вдохновения стал живым воплощением французского патриотизма.

На протяжении последующих лет, когда будет казаться, что еще немного, и немцы завоюют весь мир, эти слова превратятся в настоящий манифест. Текст этот будут тайно передавать из рук в руки, а я выучу его наизусть:

Но разве последнее слово уже сказано? Разве надежда должна исчезнуть? Разве это поражение окончательно? Нет!

Эта война не ограничивается лишь несчастной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война. Все ошибки, промедления, страдания не означают, что в мире нет всех необходимых средств для того, чтобы раздавить наших врагов. Пораженные сегодня механической силой, мы сможем в будущем победить при помощи превосходящей механической силы. Судьба мира зависит от этого.

Что бы ни случилось, пламя французского сопротивления не должно потухнуть и не потухнет…[30]

Накануне, 17 июня, новый глава французского правительства маршал Петен[31], герой Вердена, объявил, что Франция проиграла войну. Пришло время заключить перемирие. В конце своей речи слегка осипшим голосом он произнес то, что многие французы втайне надеялись услышать еще в те ясные сентябрьские дни прошлого года: надо сдаться Гитлеру. Тон его речи задал настроение на годы вперед.

…Будучи уверен в том, что наша достойная восхищения армия проявила героизм, достойный ее давних военных традиций, сражаясь с противником, превосходящим ее в численности и вооружении; в том, что, оказав сопротивление, она выполнила долг перед союзниками; будучи уверен в поддержке моих старых боевых товарищей, которыми я имел честь командовать, я жертвую собой для Франции, чтобы смягчить постигшее ее несчастье. С тяжелым сердцем я говорю вам сегодня, что необходимо прекратить боевые действия.

Утешительный тон этого обращения вводил в заблуждение. Перемирие между Германией и Францией было подписано только 22 июня 1940 года. Многие французские солдаты восприняли буквально выражение “необходимо прекратить боевые действия” и сложили оружие 17 июня, что в течение следующей недели позволило немцам взять огромное количество пленных.

Французское общество вдруг оказалось расколото. Большинство прислушивалось к голосу разума – в лице достопочтенного генерала Петена. Другие же, подобно де Голлю, считали, что Франция проиграла битву, но не проиграла войну. Среди них была и наша семья. Под руководством Черчилля Англия сможет продолжать борьбу. Рано или поздно и Америка встанет рядом с ней. Война только начинается.

Через два дня после речи де Голля, возвращаясь днем с пляжа, я издали заметила прислоненный к садовой стене велосипед отца. Я узнала его сразу: бледно-зеленый, с гоночным рулем. Рядом с ним стояли еще три дамских велосипеда – черные и тяжелые, к тому же нагруженные огромными чемоданами, привязанными к багажникам.

Наверное, я никогда в своей жизни не была так счастлива, как в ту минуту, когда под полуденным зноем бежала по Портовой улице к отцовскому велосипеду. Я бросилась в сад, затем в дом. Мой отец пил чай в столовой в окружении Чернушек. Вместе с ним за столом сидели трое незнакомцев, мужчина и две женщины. Радостные Чернушки бегали из кухни в столовую, хлопоча над бутербродами. Все говорили разом, а малыши, победно крича, носились вокруг. Я поняла, что незнакомцы – это Федотовы, родители и дочь. Они только что приехали из Парижа вместе с моим отцом.