Читать книгу "У всякой драмы свой финал - Валерий Пушной"

Корозова этот вопрос поставил в тупик, он понятия не имел, где его сын и кто у него сын? Он не знал, что у Романа была та же фамилия.

— Почему я должен знать, где твой сын? — спросил он. — Ты меня ни с кем не путаешь?

— Я тебя ни с кем не путаю, — заиграл желваками Рисемский. — Мой сын — Роман, с которым ты встречался в кафе «Оранжевое небо», а потом подлейшим образом напал на него и похитил!

До Глеба дошло, почему Рисемский так себя вел с ним. Он напружинился, сдерживаясь:

— У тебя плохие источники информации, за них я бы не дал и горелой спички!

Олег пропустил мимо ушей сарказм Глеба, и все с тем же видом с напором потребовал:

— Отвечай на поставленный вопрос! И не юли! Я этого не люблю!

Но и Глеб не любил, когда с ним так разговаривали. И он мог схватить за глотку, когда этого требовали обстоятельства. Сейчас же он видел, что нужно рассеять нелепые подозрения Рисемского, а потому говорил как можно спокойнее, хотя все тело было напряжено:

— Да, я встречался с Романом, — сказал он. — И это все. Разговора у нас не получилось, потому что он отказался беседовать со мной! — Глеб смотрел прямо, ломая властный взгляд Олега. — Поэтому помочь тебе я ничем не могу! И кто напал на него — не знаю. Ты лучше меня должны знать, кто мог похитить сына? Если ты действительно его отец. Или ты хочешь, чтобы я поверил тебе на слово? Не стоит передо мной ломать комедию! Осади свой пыл и подумай, с кем он конфликтовал, кто угрожал ему? Кстати некоторое время назад, его пытались избить около драматического театра. Если бы я не вмешаться тогда, могла бы произойти поножовщина, и чем бы все закончилось, сказать трудно.

Рисемский выслушал молча. И, кажется, пыл его начал угасать, между тем, с прежними нотками повелительности, спросил:

— Тогда второй вопрос: где кинжал?

— Сначала докажи мне, что ты — отец Романа! — отсек Глеб.

Олег на мгновение замешкался, как будто наткнулся на непреодолимую стену, но тут же нашелся:

— Не вижу смысла доказывать бесспорное! Наведи справки, если не веришь моему слову! Советую немедленно вернуть кинжал! Это семейная реликвия.

— Я тебя не знаю, чтобы верить твоему слову! — сдержанно ответил Глеб. — Вот когда наведу справки, а ты мне представишь доказательства о принадлежности кинжала тебе, тогда и поговорим!

Рисемский видел, что легко смять Корозова, как ему недавно представлялось, не получится, тот оказался тертым перцем и твердым мужиком, сломать такого ему оказалось не по силам. Он забуксовал. Сжал зубы. Лицо вытянулось, на лбу собрались морщины, голова загудела, как глиняный горшок, звук которого забил уши. Щеки стали бледными. С острасткой выдавил:

— Ты играешь в плохую игру, если хочешь присвоить кинжал! — повторил. — Это семейная реликвия!

— Я не играю, — сказал Глеб. — Роман отказался от этой семейной реликвии. Поэтому я верну кинжал настоящему владельцу. А тебя прошу, когда найдешь Романа, устрой нам встречу.

Олег округлил глаза и зло пообещал:

— Я устрою тебе голгофу! — хлестнул по лицу Глеба недовольным взглядом, развернулся и большими шагами двинулся к своей машине, на ходу что-то говоря охранникам.

Корозов смотрел ему в спину, может быть, он был не прав, что не отдал кинжал отцу Романа, между тем, что-то внутри останавливало его и говорило, что спешить с этим не следует.

Через полчаса Глеб отдал распоряжение Исаю, чтобы тот навел справки о Рисемском.

А Рисемский распорядился своим людям, чтобы, кровь из носа, притащили к нему Блямбу и Кума. Надеялся через них выяснить, где находится Роман? Подозревал, что они причастны к его похищению.

Поздно вечером того же дня, когда после окончания спектакля из театра выходили актеры, и вместе со всеми вышла Нарлинская, к ней подошел парень, вежливо взял под локоть и показал на стоявшую у тротуара белую автомашину, приглашая пройти в нее.

Нарлинскую сегодня никто не должен был встречать, поэтому просьба незнакомца удивила. Очередной поклонник, что ли? Как они все ей надоели. Прохода от них нет. К тому же в машины незнакомых поклонников она никогда не садилась. Посему никакие просьбы не могли на нее подействовать. Она выдернула локоть из руки незнакомца и быстро пошла к своему автомобилю.

Парень хмуро посмотрел ей вслед, ничего больше не сказал, не стал преследовать, неторопливо отправился к белой машине.

Ева села в автомобиль, прижала затылок к подголовнику, прикрыла веки, расслабилась, успокаиваясь. По телу разлилось умиротворение. Тихо подышала. Потом встрепенулась, вставила в замок зажигания ключ, завела мотор и авто медленно отъехало. Девушка видела, как следом за нею тронулся белый автомобиль. Нарлинская любила ездить быстро. Включила фары и одним духом выехала на дорогу. Живо перестроилась в крайний левый ряд и выжала педаль газа до отказа. Машина понеслась так, словно была на взлетной полосе.

Когда приходилось притормаживать, подпирая впереди идущий транспорт, Ева недовольно бурчала себе под нос слова упрека в адрес водителя, чья машина оказывалась у нее перед глазами.

Увлеченная гонками, в зеркало заднего вида посматривала лишь тогда, когда притормаживала, но видела сзади только свет фар. Не отслеживала белый автомобиль, да уже и забыла о робком поклоннике, который сразу ретировался, получив резкий отказ. Мало ли их было таких, которые вздыхали со стороны и застенчиво краснели, когда она их одергивала. Их лица мелькали, как отражения в калейдоскопе.

Ева свернула в переулок, белый автомобиль последовал за нею. Она подъехала к дому, в полумраке припарковалась недалеко от подъезда. Белый автомобиль застопорился неподалеку. Нарлинская усмехнулась, хлопнула дверью, пискнула сигнализацией и легко юркнула в подъезд.

Поднялась на свой этаж, с кем-то на лестничном марше поздоровалась, а с кем и сама не поняла, просто ответила на приветствие какого-то жителя подъезда, спускавшегося сверху.

Ей нравилось, когда ее узнавали в подъезде, на улицах, на дороге, вообще везде, это было приятно, в такие моменты она чувствовала себя звездой, хоть и губернского масштаба, но все-таки звездой. Приятно быть звездой и слышать у себя за спиной: «Вон, вон, идет Нарлинская. Посмотрите, это Нарлинская. Да неужели это Нарлинская? Какая красивая».

И тогда Ева сожалела, что она не столичная актриса, и думала, что в столице быть узнаваемой, куда приятнее, хотя Дорчаков всегда охлаждал ее пыл, напоминая, что лучше в деревне быть первой, чем в городе последней, намекая, что в столице она могла оказаться на самом последнем плане. И тогда она думала, что Антон просто старался удержать ее около себя, потому что не хотел потерять хорошую любовницу.

Ей было страшно думать, что она не хватала звезд с неба, что звезду из нее вылепили три влиятельных человека. Между тем, именно это Ева крепко зарубила себе на носу, потому что хорошо знала, как сама упорно способствовала, чтобы усилия этих людей не ослабевали, а двигали и двигали ее вверх.